Я коротко вдохнула и выдохнула, старательно утихомиривая бурю в душе. То есть мне сейчас разрешили подать заявку на основание собственного рода. Уже хорошо. Но сначала велели отбиться от прежнего – самостоятельно. Это хуже.

– Ваше величество, пока Ольга не заявила о желании основать новый род и не получила официальную бумагу о том, что она свободна от всех обязательств по отношению к семье, девушке следует вернуться под кров отчего дома.

Тьфу! Уже даже папенька заткнулся, переваривая царские слова, а Снежинскому-деду все неймется. Какого лешего он ко мне прицепился? Зачем я им всем так понадобилась?! Даже если Игорь проболтался о том, что девчонка-проводник и выгоревшая боярышня – одно и то же лицо, даже если они узнали про фирму на паях с Петровичем и Марфой, все равно это ничего не объясняет. Про жемчужину они не могут знать!

И если выдернуть этот фактор из уравнения, то вдвойне непонятно, зачем Снежинские так упорствуют. И даже не сам бывший жених, а глава рода. Свет клином на мне сошелся? Вряд ли. Что-то тут нечисто, и именно поэтому я намерена отбрыкиваться до последнего!

– Ваше величество! – Пока государь в приказном порядке не отправил меня домой, надо было успеть высказать просьбу и при этом не тараторить как девчонка. Аргументы правильные опять же подобрать. Уф, всегда знала, что чем дальше от начальства, тем спокойнее! – Я пять лет провела в затворе, без содержания и заботы со стороны родственников. Поневоле научилась справляться сама и отвыкла от многих вещей. Позвольте мне до начала переговоров о выходе из рода пожить самостоятельно. Все равно никуда бежать из столицы я не собираюсь.

Государь пару секунд помедлил, явно обдумывая и слова Снежинского, и мою просьбу. За это время я успела обвести глазами зал и заметить, как кисло кривится Алиса, стоя по левую руку от тети Серафимы Павловны, как хмурится Игорь, стоя еще дальше в толпе, как где-то у самых дверей мелькает бледное лицо Алексея Вьюжина. Как заинтересованно блестят глаза всей остальной «боярской тусовки».

Но ни Лиса, ни Милы по-прежнему видно не было. Мое беспокойство сразу возросло в несколько раз. И я поспешила добавить пару слов, видя, что его величество все никак не может принять окончательное решение:

– Кроме того, ваше величество, я ведь пришла в храм не ради обретения новой фамилии и покровителя, – на этих словах пальцы сами зарылись в густую Алешкину шерсть. Я не могла попросить прощения, но старалась хоть жестом передать, как тяжело мне это дается. – А ради Людмилы Оленской. Чтобы попросить у богини снисхождения к моей подруге. И ее голос обещал исполнить мою просьбу, раз уж я прошла до конца лабиринта.

В зале тихо охнули. Тихо, но хором, так что эхо пошло гулять под высокий купол. Я этому не удивилась – за те дни, что мы готовились к походу в храм, успела наслушаться разных сказок про ужасы, скрывающиеся в подземелье. Сама себе удивлялась – чем больше пугали, тем крепче становилась моя уверенность в том, что надо идти. И что у меня все получится!

А вот остальные, видимо, больше верили в страшные сказки, чем в себя. Поэтому народ продолжал активно перешептываться, и у меня буквально чесалось все тело от множества пристальных взглядов.

– Кхм, – высказался наконец государь. – Что ж… полагаю, вы правы, юная боярышня. Даю вам месяц самостоятельной жизни, за это время вы должны решить все дела с прежним родом и доказать право основать новый. Если не успеете… – Он выразительно развел руками.

Но тут же чуть нахмурился и строго посмотрел на папеньку.