Брюм часто хвалил Вохитику, что тот все схватывает на лету. Так будет и здесь. Как только он покончит с этим делом, Поганьюн следом попросит его рассчитать в уме, как правильно проложить дороги уже в других участках карьера. По расчетам Вохитики, дороги пролягут так, что подниматься по ним станет намного быстрее и легче, и все они будут с подветренной стороны, чтобы ветер в спину толкал, а на спуске изнуренные носильщики так вообще смогут буквально отдыхать на ходу, а может даже и немного вздремывать…

А потом Поганьюн предложит Вохитике сосредоточиться уже на камне. Новенькому удастся прочувствовать скалу до такой степени, что он научит всех остальных горняков буквально двумя ударами по клину заставлять скалы впредь фонтанировать железняковым щебнем. Карьер начнет прямо-таки утопать в руде, и вся она посыплется и покатится лавиной по спроектированным Вохитикой тропам прямиком в плавильни. И все это приведет к тому, что у мужчин попросту не останется работы.

И вот они зевают и потягиваются, и расходятся по домам, по племени, по своим семьям. Кровоточащий Каньон процветает, а вождь выбегает из рукоплещущей толпы к Вохитике и падает ему в ноги, осыпая благодарностями и прочими добрыми словами. Но Вохитика смущается и помогает толстому мужчине в роуче подняться с колен, уверяя, что он не стоит всех этих добрых слов. Он всего лишь делал то, что от него требовалось, с помощью тех сил и дарований, которыми он был наделен при рождении и воспитании. И тогда вождь бежит к его матери и отцу, и приступает благодарить уже их за такого славного сына…

Следом из толпы выходит Говорящий с Отцом и объявляет, что благодаря решениям новенького на карьере, железо за считанные дни освободилось полностью.

Соседи получают длинные и неподъемные железные акинаки в избытке и уже к следующему утру одолевают в решающей борьбе Пожирающих Печень. Война выигрывается. Смотрящие в Ночь расходятся. Обиды прощаются.

Руган ворчливо признает Вохитику мужественным храбрецом, ум которого, тем не менее, позволял держать себя и свои кулаки в узде, что опрометчиво истолковывалось остальными мужчинами, как трусость. Строптивый сверстник в знак примирения попросит научить играть его на пимаке…

– Вуга-ай-а-а-А-А-а!.. – истошно прокричал коротышка, в конце чуть не сорвав горло. Вохитика перевел затуманенный взор на него, не понимая, что происходит.

Коротышка возвышался на перекрестке и, как оказалось, уже долгое время наблюдал за тем, что творит новенький. Некоторые из трудяг даже приостановились, с любопытством и смешками косясь на назревающий скандал.

– Я делаю замеры, – по слогам объяснил ему Вохитика, демонстрируя надзирателю бечевку, и тыкая пальцем в инструменты на своем поясе. – Поганьюн меня попросил…

Коротышка внезапно прыгнул через булыжники, которые замерял Вохитика, и выхватив из его рук веревку, ловко набросил ему на шею. Вохитика успел просунуть ладони под петлю, не дав той сомкнуться на горле.

– Гуйа-а-хгуйа-а-брглму-йа-а!.. – ругался Три Локтя, таща парня за собой, словно непослушный скот. Вохитике ничего не оставалось, как спотыкаться и трусить за ним, задыхаясь от потрясения и злости. Ему так хотелось пнуть коротышку, но даже несмотря на хрип и плывущий в глазах пейзаж, он не забывал о грозном предупреждении Поганьюна – не рисковать остальной командой, что бы между ним и Тремя Локтями не происходило.

Три Локтя брызгал слюной, отчитывая Поганьюна, а тот ему покорно кивал и виновато разводил руками. Дернув в последний раз за веревку, заставив Вохитику припасть на колено, коротышка с ругательствами съехал по склону и пошел проверять, как идут дела у других.