Луция глянула на меня хитро и спросила, понизив голос:

— Значит, вы его видели? Оно и правда железное?

— Да, Луция.

— Ужас какой! — она округлила глаза. — Когда я прислуживаю хозяину, иногда слышу, как стучит у него в груди. Но поверить в это очень сложно. Колдовство, да и только. Дьявольская вещь!

— Никакого колдовства. Это наука. Ты же не считаешь, что обычные часы — дьявольская вещь?

— Сравнили! — фыркнула Луция. — Да ежели бы мне в грудь кто-то запихнул часы, я бы померла. Много радости — жить истуканом без чувств, не любить, не ненавидеть…

— Ну что ты! Все чувства у нас в голове, — я постучала согнутым пальцем по лбу. — Сердце тут ни при чем. Уверена, что полковник умеет и любить, и ненавидеть.

Сказав это, я задумалась и размышляла все время, пока приводила себя в порядок. Полковник определенно был способен на сильные чувства. Я видела его в гневе. В другом случае уловила смущение. Но ведомы ли ему жалость, сострадание, любовь? Скорее всего, нет. Разумеется, сердце тут ни при чем. Просто такой он человек.

Луция принесла пересушенные гренки и жидкий чай. К невкусному завтраку я добавила захваченное из дому печенье и предложила новой подруге перекусить вместе со мной. Луция ломаться не стала, уселась на табурет и захрустела печеньем. Она уже освоилась в моей компании и не воспринимала меня как госпожу. Бойкая девица!

Мне хотелось продолжить разговор о полковнике, но вместо этого пришлось выслушать рассказ о том, как перепугались слуги, когда услышали бой часов из обеденного зала.

— Старуха Барбела — наша повариха — говорит, быть беде, — сообщила Луция.

Я недоверчиво хмыкнула, но вспомнила слова госпожи Шварц. Неудивительно, что слуги такие суеверные, коли их хозяйка подает пример.

— Пора идти. Хозяин ждет у себя в покоях. Вы мне потом расскажете, как у него там все устроено? Я Курта расспрашивала, а он молчит, смеется только…

— Где — «там»? В хозяйских покоях? — удивилась я.

— Да нет же! У него в груди…

— Открой крышку часов и увидишь, — ответила я с неудовольствием. — Шестеренки да пружины. Ничего особенного. В остальном он обычный мужчина.

По лицу Луции стало ясно, что этот ответ ее не удовлетворил, и дальнейших расспросов не избежать. Кто знает почему, но мне не хотелось, чтобы слуги воспринимали полковника как исчадие ада, и я дала себе слово, что буду и впредь всячески развеивать их предрассудки. Вот только самой бы не поддаться суевериям и страхам.

Покои полковника действительно находились на этом же этаже, в другом конце коридора. Сжимая в руках сумку с часовыми инструментами, я не без робости вступила в комнату, убранную донельзя просто. Кроме столика, кресла, этажерки с книгами и узкого шкафа там не было ничего.

Комната оказалась смежной с хозяйской спальней; через полуоткрытую дверь я увидела широкую кровать на львиных лапах. Рядом на стене висела богатая коллекция оружия.

Хозяин дома стоял у окна, сложив руки за спиной. В его приветствии послышалось облегчение. Уж не боялся ли он, что я сбегу из замка после вчерашнего ужина?

Фон Морунген, по утреннему времени и ожидая осмотра, был без сюртука, в простой белой рубашке и брюках. В этом наряде он казался моложе, и я невольно отметила, — впрочем, не впервые, — что мужчина он видный, хорошо сложенный, со строгой выправкой.

Изяществом он не отличается, и утонченности ему совсем не досталось, но фигура его производит впечатление упругой, тяжелой силы. Невольно подумалось: наверняка полковник нравится женщинам — тем, кто любит лица с грубоватыми, волевыми чертами. Крепкий подбородок, крупный нос, острый блеск холодных глаз так и просятся на портрет полководца. И наверняка вызывают трепетные вздохи гарнизонных и придворных дам.