Мысли о целой жизни, проведенной рядом с Лео, внушали отвращение. Но я хотя бы знала его с детства, и знала, что можно от него ожидать.

Мысли же о годе рядом с этим… железным медведем, пугали не на шутку. Фон Морунген — грубый, жесткий и жестокий, смотрит на людей как на солдат или ресурсы для достижения собственных целей — это стало понятно с того самого мгновения, когда я услышала его голос в лесу. А общение с ним только укрепило в этой мысли.

Целый год в его компании, не имея ни родных, ни друзей рядом! Он же не говорит, а рычит; не просит, а отдает приказы! Наверное, даже смеяться мне запретит. Сам-то вон какой… неулыбчивый.

Я невольно потерла шею, которая все еще ощущала тяжесть его железной хватки. От полковника не укрылся мой жест: он прищурил глаза и плотно сжал губы. Возможно, грубые выходки — для него дело привычное. Не хотелось бы убедиться в этом на личном опыте.

Жить в его замке! Я бывала в Морунгене однажды, на празднике, который устраивал для горожан и арендаторов прежний его владелец, старый барон, ныне покойный. Неуютное место! Запомнились обветшалые стены, сумрак, сквозняки, холод и запах сырости. И было там что-то еще, что напугало меня в детстве… вспомнить не получалось, но и других воспоминаний хватало с избытком.

Воображение вмиг услужливо нарисовало все, что меня ожидало.

Серость. Тоска и уныние. Давящая тревога оттого, что я не сумею угодить Железному Полковнику или невольно причиню ему вред. Непреходящее ожидание большой беды.

Впрочем, все лучше, чем Лео. Но отец! Из угла он подавал мне отчаянные знаки. Было ясно, что отъезда моего он не хочет и боится, как бы я не согласилась.

— Что будет, если я откажусь? — угрюмо спросила я.

— Поеду в столицу и найду кого-то другого, — равнодушно ответил полковник. — Это будет неудобно. Неделя, а то и две потерянного времени. Значит, отказываетесь?

Отец за его спиной корчил рожи и делал страшные глаза. Он отчаянно тряс головой, вздымал руки к небу и прикладывал руки к груди, как умирающий. Его пантомима была более чем ясной.

— Отказываюсь, — меня затопило облегчение пополам с возмущением. Потерянная неделя, надо же! А мой потерянный год, потерянная жизнь никого не интересуют.

Отец мигом успокоился и одобрительно улыбнулся.

— Ладно, — полковник, не глядя на меня, поднял со стола перчатки, стек и папку с бумагами. Движения его были спокойными и размеренными, но мне почудилась в них угроза, и мое сердце опять дрогнуло.

— Уже уходите? — поинтересовался отец, не скрывая радости. — Может, останетесь на обед? Наша кухарка приготовила запеченного осетра.

— На обед не останусь, но ненадолго задержусь. Не хотелось бы, чтобы этот визит стал пустой тратой времени. Раз уж я здесь, полистаем ваши доходные книги, господин Вайс. Податной инспектор передал мне некоторые документы. Они содержат возмутительную информацию. Я должен ее проверить и принять меры. Надеюсь, вы сможете ответить на мои вопросы и дать нужные разъяснения. Княжеская казна несет большие потери по вине прежнего податного инспектора, а махинации жителей вашего города достигли таких размахов, что руки опускаются. Хотелось бы надеяться, что вы не доставите мне огорчений. Тюрьма в вашем возрасте противопоказана.

При этих словах из отца будто всю кровь выпустили. Он побледнел до синевы, глаза выкатились из орбит, а пальцы суетливо сжали спинку кресла.

— Да-да, — пролепетал он. — Разумеется, у меня все в порядке. Нет, конечно, мы все люди и можем ошибаться… Я мог где-то что-то упустить, забыть записать… Опять же, акцизные сборы меняются так, что не уследить…