Громов искусно умеет подбирать ключи к сердцу дочери. Я не могла позволить дорогую покупку, хотя прекрасно знала, что Арина мечтала о такой игрушке. Мне неловко, но я подыгрываю радости дочери.

— Как ты его назвала?

Аришка думает, а Громов с шумом выдыхая, снова делает шаг вперед и отвечает за дочь:

— Вор-Егор по кличке Жопа. — Приказным тоном рявкает. — Фортуна, нужно осмотреть твою ногу, потом поговорите.

Я почти смирилась со словечками Громова, смирилась с его настойчивостью. Мне уже не так страшно за себя и дочь, ведь еще час назад я побывала в настоящем аду. И если не Артём, кто знает, чтобы со мной случилось.

Аришка кидает медведя на пол и плюхается на него сверху.

Громов по лестнице уносит меня на второй этаж. С пинка открывает дверь кабинета. Склоняется, осторожно опуская меня на диван. Сам присаживается на корточки рядом, аккуратно снимает с меня обувь. Умещает ступню на свое колено, задирает край брюк.

— Промокла насквозь, Фортуна. Холодно?

— Эм… нет.

Я напрягаюсь. Громов, не поднимая глаз, дотрагивается до лодыжки.

— Больно?

— Терпимо.

Его руки скользят выше, прощупывая каждый сантиметр моей кожи. Я снова волнуюсь. Боюсь болтнуть что-то лишнее, находясь наедине с убийцей. Громов набирает грудь воздухом, касается моего бедра, сжимает.

— Ты очень красивая женщина, Фортуна. Я уже говорил об этом…

Теперь тяжело дышу я, реагируя на Громова. Он снова меня хочет. Мы на его территории. В клетке. Я не жду от Громова романтики и желания познать мою тонкую душевную организацию. Но я могу попробовать приручить Зверя. Немножко обмануть его.

Такие люди, как Артём, на корню вырывают всяческие попытки проявить наглость и дерзость. Но в то же время он сам не оставляет мне выбора.

Рядом с ним должна быть либо королева, либо обычная пешка. Во втором случае, как и сказал Замут, я непременно отправлюсь на трассу. Рано или поздно.

По венам вместо крови ядовито растекается тревожный коктейль, приправленный адреналином. Во мне играет далеко не похоть, а инстинкт выживания, страх за свое будущее. За Аришкино.

Я кладу ладони на плечи Громова. Если он хищник, то я буду ему подобной. Впиваюсь ногтями в кожу, тяну на себя. Мужчина, приподнимаясь, наваливается сверху.

— Ты хочешь взять меня прямо сейчас? Ответь, Громов…

— Готовишься высказать позволение?

Не нравится мне его тон. Он не похож на голос мужчины, съехавшего с катушек от безумной любви. Слишком расчётливый.

Я предпочитаю молчание и, не думая ни о чем, первая тянусь губами. Касаюсь колкой щеки. Облизываю. Чувствую привкус одеколона и горечь. Целую уголки губ. Скользя, захватываю губы полностью.

Рукой обхватываю шею Громова, второй дотрагиваюсь до волос, прижимая мужчину к себе еще крепче. Архисложно, но я перебарываю себя и шепчу:

— Артём, моя одежда начинает остывать, мне становится холодно. Сними ее… Согрей меня…

— Не вопрос.

Трепетный воздыхатель из Громова все равно что из меня головорез.

Мужчина хватается за края блузы и одним рывком раздирает вещь к чертовой матери. Крохотные пуговицы разлетаются на диван, падают на пол. Громов кладет ладонь на мою грудь. Прощупывает. Сдавливает.

Я извиваюсь от сильных прикосновений, но не ощущаю взаимной отдачи.

Поглаживаю широкую спину Артёма, борюсь со своими чувствами. Так хочется броситься в омут с головой и довериться. Забыть обо всем и просто любить.

— Помнишь, как ты брал меня тогда, в нашу первую и единственную ночь, Громов? Повтори. Сделай это со мной еще раз.

Я задыхаюсь от сильного напора мужских рук по телу. С Громовым по-другому не получается. Его ласки всегда жесткие. До дрожи и огня в груди. До изнеможения после. До следов на коже, словно черных меток безжалостного убийцы. Такие мужчины редкость. Они никогда не забываются. Шрамом отпечатываются на сердце.