Зачем… Эх, знать бы.

– Пак, не знаю, поймешь ли ты… – непривычный к спиртному Вен захмелел и, должно быть, поэтому решил посвятить брата в семейную тайну. – Наш прадед сделал для герцога что-то очень хорошее. Не спрашивай, что именно – я не знаю. Но властитель пожаловал ему титул барона. Безземельный, но высокородный. А поскольку мы с тобой его кровные родичи, то тоже эти… как их?… ну, ты понял. Я вот подумал: кто знает, как жизнь обернётся… Пусть и у тебя копия того указа будет. Это селянина всякий обидеть может, а знатного поостерегутся. И правильно, что ты попросил себе одежду и обувь хорошую купить. Правильно, брат… Хорошо одетый барон лучше плохо одетого селянина. Глядишь, мы тебя ещё и женим удачно. А что? Хочешь, купчиху сосватаем? Не хочешь? Может, так и лучше… Захмелел я что-то, брат… Утром ранёхонько в путь тронуться надо. Пока бриз с моря волну вверх по реке погонит и парус ветром наполнит, далеко от города уйдём. А потом вёслами, вёслами… Посплю я, брат.

Пак помог сонному брату устроиться на мешках с крупами и мукой, укрыл своим новым плащом, прибрал остатки ужина назад в корзину и замер, глядя на воду, зажав в кулаке футляр с невероятным документом.

До дня, когда они с братом обнаружили на своём берегу гигантское дерево, Пак помнил себя плохо. В голове словно вечный туман был. Желания простые: поесть, попить, поспать. А как Зуля в доме появилась, ещё одно желание закралось в душу. Странное как сон, тягучее как мёд, такое же липкое и манящее. Постоянно хотелось быть рядом с женой брата, вдыхать её запах, трогать её волосы, брать за руки, прижиматься к ней всем телом. Только Зуля этого не поощряла. Пугалась, отбивалась чем ни попадя, звала Вена, а тот сердился и ругался. От этого Паку было плохо. Он не понимал, почему ему нельзя делать так, как делает брат.

И вдруг она… Лежит изломанной игрушкой среди ветвей. Тонкая, нежная, между опасно-острого и беззащитная на жестко-твёрдом. У Пака дыхание от незнакомых, внезапно нахлынувших чувств перехватило, слёзы глаза застили – очень страшно стало, что такая красота погибла. Но рука девушки оказалась тёплой, а дыхание, пусть едва уловимое, но согрело его ладонь. Жива! И такая лавина радости накрыла, что даже в голове посветлело. Туман хоть и не развеялся совсем, но уже не полностью мутил рассудок. Сообразил раньше брата, как спустить бедняжку вниз, а оттого, что Вен несколько раз повторил: «Зуля моя жена. Моя!», даже странно стало. Кто же спорит, его конечно. Паку она не нужна.

Кому будет интересна искра, когда есть звезда?

Леди не вызывала в нем тех смутных, постыдных желаний, о которых он, хоть и плохо, но помнил. Он не порывался схватить её, ведь даже дотронуться боязно, разве что взглядом. От её присутствия менялся мир. Он рассмотрел место, где родился и вырос, и вдруг захотел большего. Не застыдился родного угла, нет, но осознал, что можно жить по-другому. Когда увидел, как леди пишет список того, что надо купить в городе, чуть не закричал от отчаяния, что сам неграмотен.

А ещё из головы не шли слова, которые на прощание леди сказала брату:

– У меня есть цель, я знаю, куда и зачем иду. Но обязательно дождусь вашего возвращения и только после этого покину ваш дом.

Думать Паку было непривычно. Мысли разбегались, но парень вновь и вновь вспоминал эти страшные слова: «Я покину ваш дом». И каждый раз губы шептали: «Что же делать? Я не смогу без неё жить». Всю дорогу до города и в те дни, когда брат торговал дровами и удачно пристраивал бревно, эти слова дергали Пака, словно зубная боль.