Санитар поежился, но подчинился, вышел из палаты, причем на его лице при этом отразилось явное облегчение. Проскрипел замок – санитар запер за собой дверь.

– Здравствуй, учитель! – проговорил сутулый человек, оставшись наедине с пациентом. При этом голос его удивительным образом изменился – он не был больше мертвым и механическим, в нем звучало настоящее человеческое чувство.

И лежащий на тюфяке человек отозвался на этот голос.

Сперва вздрогнула спина, по ней пробежала короткая волна судороги. Затем он развернулся, повернувшись лицом к гостю. Стало видно его лицо – морщинистое, пергаментно-желтое, с большими бледно-голубыми глазами, уставившимися не на гостя, а на что-то, расположенное у того за спиной.

– Здравствуй, учитель! – повторил гость. – Я пришел, чтобы спросить у тебя…

Бледные глаза старика потемнели, в горле его что-то булькнуло, он захрипел, тощие руки зашевелились, кривые костлявые пальцы заскребли по тюфяку.

– Я сделал все, как ты велел, учитель! – продолжил гость. – Я нашел книгу. Я прочитал ее от корки до корки. Я провел ритуал, я призвал всех перечисленных в книге демонов – и ничего не случилось! Ничего! Я не смог извлечь сокровенную субстанцию! Что я сделал не так, учитель? Что я сделал не так?

Пациент снова забеспокоился, все его тело задрожало, в горле громко забулькало. Он широко открыл рот и замычал, словно пытался что-то сказать и не мог. Затем руки его снова задвигались, пальцы зашевелились, будто пытаясь что-то нашарить на тюфяке.

Посетитель догадался, что ему нужно. Он вытащил из кармана своей куртки блокнот, вырвал из него лист, нашел в другом кармане огрызок карандаша и вложил бумагу и карандаш в руки больного. Руки эти снова ожили, задвигались, как два отдельных живых существа, карандаш принялся водить по бумаге.

Эти движения казались хаотичными, бессмысленными, однако на бумаге возникли какие-то каракули.

Больной замер, расслабился, как будто закончил важное и трудное дело. Посетитель осторожно взял из его рук бумагу и карандаш, взглянул на листок.

На первый взгляд нацарапанные на нем каракули казались бессмысленными, однако сутулый человек знал, что следует делать – он достал из кармана маленькое зеркальце, размером и формой напоминающее кредитную карточку, поднес его к бумаге и прочел отраженное в нем слово: «Зеркало».

– Но, учитель! – воскликнул сутулый человек. – Я нашел два старинных зеркала… они сделаны в Венеции, как ты говорил… я сделал все, как ты мне велел!

Больной снова затрясся, задрожал всем телом, глаза его вылезли из орбит, рот перекосился, и из него снова вырвался хриплый, раздраженный лай. Гость отшатнулся, побледнел, поднял руку, словно пытаясь заслониться от этого лая, от этого гнева.

Больной же вытянулся на тюфяке и снова заскреб руками.

Гость вырвал из блокнота еще один лист, вложил в руки больного бумагу и карандаш. Костлявые руки снова задвигались, на бумаге появились каракули – на этот раз несколько слов.

Гость едва дождался, пока больной закончит писать, нетерпеливо выхватил у него листок, поднес к своему зеркальцу и прочитал: «Не то! Тебе нужно зеркало, которое сделал Он – Хозяин».

Гость скомкал листок и перевел взгляд на лицо больного.

– Но, учитель, разве такое зеркало существует?

Тело больного снова затряслось, из горла вырвался хриплый, злобный лай. Казалось, недоверие ученика сводит его с ума.

– Я верю, учитель, я верю! – поспешно проговорил тот. – Я не сомневаюсь в твоих словах! Но скажи мне, где же я найду это зеркало? Дай хоть какую-то подсказку!