И тоже торопился. Даже спросил, не требуется ли мне что-то для колдовства, уже почти подойдя к выходу. А потом, кивнув на прощанье, так же внезапно скрылся за дверью.

Не покои, а какой-то проходной двор!

В душе начала подниматься волна негодования. Он ощущения полной бесправности, руки непроизвольно сжались в кулаки. Захотелось подойти к окну и выкинуть во двор, стоящий на столике у окна завтрак, но дверь снова распахнулась.

На этот раз, даже без намёка на стук. Медленно и неотвратимо. И было в этой зияющей пустоте коридора что-то пугающее. Я даже попятилась к окну, но отойти далеко не успела. Замерла, когда в комнату вошёл мужчина в чёрном.

Тот самый, который убеждал короля изменить наши встречи вместе с магом и начальником охраны. Тот самый, который напирал на опасность сплетен и требовал соблюдения протокола.

Он был идеален. Безупречная причёска волосок к волоску. Чёрный костюм с жилетом и таким же галстуком на чёрной шёлковой рубашке. Горделивая осанка и профиль, словно выточенный из куска белого мрамора.

И глаза.

В первый раз я видела их мельком и думала, что они серые. Сейчас я бы назвала этот цвет тускло-голубым. Никогда не слышала такого определения, но оно подходило идеально.

И взгляд.

Такой я видела у потомственных дворян. Папа называл его «показным благородством». Но на самом деле он состоял из адского сплава власти, богатства, презрения к окружающим, вседозволенности и бесправия.

Да, да. У них было всё, и всё было доступно, кроме одного. Самого главного и самого вожделенного. И этим совершенно недоступным, манящим, находящимся в зоне видимости, но не дающим к себе прикоснуться предметом, был трон.

Он звал и отталкивал одновременно. А ещё, был безнадёжным вожделением, словно девушка из неподходящей по статусу семьи. Был на виду и за тысячи миль одновременно. Пристрастие к трону надо было тщательно скрывать.

Канцлер прятал жажду власти умело. Но я заметила и чуть поджатые в разочаровании губы, и стойкую досаду, которая волновала его безостановочно.