Кондор хотел добавить, что, может быть, в этот раз вообще лучше обойтись без Феликса и лишнего внимания, но не стал.

Дар задумался, глядя куда-то в сторону.

— Ты не любишь моего брата.

— Не люблю. И не собираюсь это скрывать.

Принц кивнул, принимая ответ.

— Просто помни, что вы с ним на одной стороне шахматной доски.

Кондор снова усмехнулся — на этот раз криво, приподняв один уголок губ.

— Я всегда это помню, Ваше Высочество. Даже когда дело касается бхартского порошка и прочих неприятностей, последствия которых я убирал.

Дар сощурился, отчего темно-карие глаза стали почти черными.

— Иди спать, маг.

— Но...

— Ближайшее зеркало в коридоре. Думаю, ты вряд ли встретишь здесь кого-то, кроме моего секретаря и пары посетителей, так что назойливое женское внимание тебе точно не грозит.

Кондор невозмутимо развел руками, мол, попробуй меня отсюда вытащи.

— Дай мне еще полчаса, Дар. Выпей еще кофе, не знаю… — Он задумался на секунду. — Прочитай служебную записку от представителя Ковена, она очень эмоциональная... Я постарался. — Кондор попытался улыбнуться, но столкнулся с холодным взглядом принца, поэтому улыбка получилась натянутая. — А потом мы с тобой решим, как нам дальше быть. С… гостьей и всем тем, что вокруг нее творится.

Принц больше не улыбался.

— Иди спать и выспись по-человечески. Это приказ. Мой. Личный.

— Да неужели ты готов отправить меня на плаху за желание не спать, а работать?

Дар рассмеялся в ответ и вполне серьезно кивнул.

3. Лисы, призраки и люди

И наконец, заметив вас, возлежащего на ветке дерева, восклицает «Ох!» и начинает на вас нахально пялиться.

Анджей Сапковский, «Золотой полдень»

Он сидел в кресле напротив, забравшись в него с ногами, и смотрел на меня, как кот на аквариум. То есть с подчеркнутым, полным достоинства спокойствием, за которым угадывалось что-то такое, тайное и хитрое, хищное, способное в любой момент превратиться в движение.

Я моргнула.

Мир вокруг никуда не исчез. Не поплыл, не сдвинулся, не изменился. Мир был прочным, как железный прут, и таким же реальным, и рыжий парень в кресле однозначно был его частью, тоже реальной. Реальной была трубка в его руке, которую он лениво держал между пальцев и периодически вертел ею. От скуки, наверное.

Наши взгляды встретились, и он, увидев, что я уже не сплю, довольно сощурился и улыбнулся.

Я уткнулась лицом в подушку, которую обнимала, пока спала здесь, на неудобной до ужаса не то кушетке, не то диване, не знаю, как это называется, и зажмурилась так сильно, что заболели глаза.

— О нет, красавица! — Чужой голос звучал насмешливо и ласково одновременно. — Меня ты не обманешь.

Пришлось сесть, поджав одну ногу, потому что вторая затекла от неудобной позы, и посмотреть правде в глаза. Глаза оказались зелеными, с хитрым разрезом и такими ресницами, что впору удавиться от зависти. Подушку я оставила при себе, отгородившись ею, как мягким щитом.

Значит, мне не приснилось.

— Что предпочтет леди в это славное утро? — спросил он. — Сначала ванну и новое платье, а потом завтрак или наоборот?

За вежливостью сквозила еле заметная насмешка — словно меня не воспринимали всерьез, но изо всех сил пытались проявить дружелюбие.

Я молчала, продолжая рассматривать его самого и его рубашку — светлую, с лентами, стягивающими рукава на запястьях, и узор вышивки, бегущий по краю темной жилетки, и пряди рыжих, как лисья шерсть, волос, небрежно рассыпавшихся по плечам.

— Предлагаю сначала ванну, — сощурился он, тонко улыбаясь. Трубка легла на низкий столик рядом с креслом. — Я провожу.