Патрулирование, отдых, работа в госпитале, тренировки заполнили мою жизнь до отказа. Мне некогда было проводить время в празднестве.

Но самое удивительное — такая жизнь была наполнена своим смыслом, и мне нравились её разносторонность, непредсказуемость и какой-то авантюризм.

Мне иногда казалось, что я неадекватная и странная. Разве возможна сама мысль о встрече с тварью нравится молодой девушке, вызывая азарт боя?

Вот о чем я иногда задумывалась, укладываясь спать в комнате со спартанскими условиями.

Возможно, жизнь так поменяла меня, а возможно, что-то и другое. Теперь моя подушка не мокла от слёз от потери близких людей, а только сильнее сжимались зубы, и требовалось выплеснуть это горе на источник раздражения.

Даже когда Федора прибежала ко мне со слезами на глазах и, захлёбываясь ими, рассказала о нелицеприятном поступке Агаты, на моем лице не проскользнула ни одна эмоция.

Предательство вообще в природе человека. Что послужило толчком к сманиванию жениха Федоры, я так и не узнала. У неё с Дином всё хорошо складывалось и даже обговаривали день свадьбы, а тут неожиданно закрутил с Агатой и ушёл к ней.

Чем можно помочь в такой ситуации бедной девушке? Посочувствовать и сказать, что ещё та гадюка, эта Агата? И не стоит расстраиваться и о бывшем парне.

Раз ушёл, значит, не любил. Встретит ещё свою любовь — ей же всего шестнадцать лет.

Только мои слова прозвучали холодно и безучастно и, по-моему, она это почувствовала, хотя я старалась придать своему голосу тепло. Она ушла, оставив меня с двояким ощущением пустоты.

Отца не было в это время, но, сдается мне, он слышал наш разговор, стоя за дверью: не захотел мешать девичьим слезам.

—Дочка, может отправить тебя в Академию? Видно, погорячился я с оружием. Ты очень изменилась и уже не похожа на ту милую девушку, которой была раньше, — проронил отец, когда мы укладывались отдохнуть.

—Почему так думаешь? — спросила я.

—Я заметил, что ты перестала улыбаться, и вообще, я даже сам удивляюсь твоей холодности и сосредоточенности в бою. Ты на лету просчитываешь шаги твари. Тебя ничего не может вывести из равновесия. Мне иногда кажется, что куда-то делись все твои чувства, — последние слова он произнёс тихо и печально.

—Что ты, отец, просто в данное время не место сентиментальности, — улыбнулась ему и подошла.

Он сидел на своей лежанке, скрестив пальцы. Я накрыла его руки своими ладонями и легонько сжала. Только его глаза выражали тревогу и сожаление.

—Возможно, мама была права. Девочка должна вырасти в женщину, а не в воина, с увлечением убивающих чудовищ, — он погладил меня по голове, прижимая её к своей груди. На своей макушке я чувствовала его тёплое дыхание.

—Отец, не будем выяснять, кто прав, а кто виноват. Все твои действия были направлены на мою защиту. Разве можно тебя в этом упрекнуть? Я по-прежнему та Мелисса, но немного повзрослела. Я люблю тебя! И пока мы вдвоём — нас не одолеть! — Обнимая его в ответ, ответила ему и почувствовала глубокий вздох.

В какой-то мере я лукавила перед ним, потому что сама давно замечала, что с моими чувствами что-то творится неладное.

Я словно спрятала их далеко, что даже опасность не затрагивала моих эмоций. Мои глаза смотрели холодно и не выражали ни нежности, ни любви.

Я была холодной льдиной на поверхности земли: не тающей от своих чувств и не реагирующей на чужие их проявления.

9. 9

А Эрис Хромп был удивлён такого рода отклонением: тем более такую защиту он ставил даже детям, которым необходимо было забыть страшные воспоминания. И, по его словам, они имели всю гамму чувств, а у меня непонятная реакция.