Он любил ее, как наркоман: чем больше у него было Вины, тем большую потребность в ней он испытывал. Она любила его, как ученица, нуждаясь в его поощрении, подыгрывая ему, в надежде вызвать его волшебную улыбку. Но при этом ей с самого начала необходимо было куда-то от него уходить. Он был самым серьезным в ней, самым глубинным, но он не мог быть одновременно ее легкомыслием. Этой отдушиной, этим змеем в их саду был не кто иной, как я.
5
Козлиные песни
Начнем на этот раз с заклания животных (или, по крайней мере, с рассказа о нем).
О, дважды рожденный Дионис! О, одержимый безумием бык, неиссякаемый родник жизненной энергии, божественный пьяница, завоеватель Индии, бог женщин, властитель опоясанных змеями менад, поедательниц лавра! Вместо жертвы всесожжения прими от нас, прежде чем мы продолжим наши незамысловатые забавы, кровавую песнь о преданных закланию подательницах молока и одари нас за наши скромные усилия своей безумной, смертельной улыбкой!
Для Джона По, покойного отчима Вины Апсары, разведение коз в промышленных масштабах было всего лишь отдаленной несбыточной мечтой. Шри Пилу Дудхвала, ее последний loco parentis[61], как называла его моя мать, добавляя, что он скорее местный, чем родной, был молочным королем территории, ставшей впоследствии штатом Махараштра, человеком огромной, даже феодальной значимости в тех сельских районах, где выпас козьих стад был фактически единственным источником заработка для местного населения. С самых первых шагов на этом поприще и до нынешнего момента, когда он готовился занять высокое положение, Пилу-молочник считал свое «небольшое дельце» не более чем ступенькой к следующим высотам, а именно – к государственной службе и тем несметным богатствам, которые она может принести человеку, знающему, как устроен этот мир. Поэтому открытие молочной фермы «Эксвайзи», обещавшей обеспечить жителей Бомбея высококачественным жирным пастеризованным коровьим молоком, Пилу воспринял как личное оскорбление.
– Коровы! – орал он, обращаясь к своей жене Голматол. – Пусть поклоняются коровам, а их вымя оставят в покое. Никому не дозволено дергать богиню за титьки! Что молчишь, жена? Разве не так?
На это Голматол неуверенно заметила:
– Да молоко-то чем плохо?
Пилу взорвался:
– Как это «чем плохо»? И это говоришь мне ты? Как быть, когда кругом одни предатели? Когда не только эти священные мычащие боги против меня, но и собственная моя половина?
Голматол, покраснев и опустив глаза, пошла на попятную:
– Да нет, я же просто сказала.
Но Пилу уже снова обратил свой гнев на главного врага.
– «Эксвайзи», – фыркнул он. – Если они такие умные, то должны знать, что очень скоро они станут экс.
Пилу ступил на тропу войны. С едва поспевавшим за ним «презентативным сопровождением» он прошествовал по бомбейским коридорам власти, не жалея ни взяток, ни угроз, требуя провести расследование, осудить и немедленно запретить «святотатственное, оскорбительное для коров учреждение, открытое недавно к северу от города». Он не давал покоя зональным, налоговым, ветеринарным, санитарным и, разумеется, полицейским инспекторам. Он оплатил установку огромных рекламных щитов, с которых на жителей города смотрела злобно и алчно физиономия «вашего молочника» и взывала: «Выбирайте коз Пилу! „Эксвайзи“ – дорогое и сомнительное удовольствие».