Ее прямой взгляд встретил его пристальные глаза.

– Ты прав. Я верю в выживание, – категорически сказала она. – Фактически это все. Это моя вера. Самый безопасный путь для меня и моих близких – подчиняться королю. И если вдруг то, что я думаю, отличается от того, что приказывает король, я предпочту держать свои мысли при себе. Покровители и заказчики моей семьи все из знати и из королевской семьи. Я выросла при дворе. Я верна своему королю и своему Богу. Но как каждый придворный, прежде всего я думаю о своем собственном выживании. И я боюсь, что моя вера в ближайшие месяцы подвергнется таким же суровым испытаниям, как и все прочие.

Рекрутеры не пришли за Джоном. Но он получил письмо от мэра Лондона.

Джон должен был заплатить налог, который потребовал сам король для войны с Шотландией. Король продвигался на север, и ему отчаянно нужны были деньги для того, чтобы экипировать и вооружить своих солдат. А солдат все прибавлялось – ирландцы, наемники из Испании.

– Король берет католиков, чтобы сражаться с протестантами? – спрашивал возмущенный Джон. – Что дальше? Французские солдаты с родины его жены? Или испанская армия? И зачем было нужно побеждать Армаду[2], бороться за то, чтобы сохранить свободу от католицизма, если теперь мы сами зовем их сюда?

– Тише, – сказала Эстер.

Она закрыла дверь гостиной, чтобы посетители комнаты редкостей не могли слышать возмущенный выкрик ее мужа.

– Я не буду платить!

– Подожди и подумай, – посоветовала Эстер.

– Не буду, – повторил Джон. – Для меня это дело принципа, Эстер. Я не буду давать деньги на армию католиков, которые пойдут войной на людей, думающих так же, как и я, чья совесть так же чувствительна и ранима, как и моя.

К его удивлению, она не стала спорить, только прикусила губу и склонила голову. Джон посмотрел на верхушку ее чепца и ощутил наконец, что он хозяин в собственном доме и должным образом убедил жену в важности принципиального отношения к событиям.

– Я сказал, – твердо повторил он.

– Конечно, конечно, – тихо согласилась она.

Эстер не стала возражать Джону, но в этот же день и во все последующие она помаленьку воровала из небольших сумм, полученных от посетителей. Пока не набрала достаточно, чтобы оплатить налог Джона без его ведома, если сборщик налогов появится вновь.

Сборщик не вернулся. Лорд-мэр Лондона и важные люди из Сити за его спиной ничуть не больше Джона жаждали отдать тысячи фунтов золота Сити на войну короля против врага, который был естественным союзником. Особенно в ситуации, когда король требовал деньги без согласования с парламентом.

Ввиду полного отсутствия добровольно собранных денег король был вынужден созвать парламент. Впервые за десять лет сквайры и лендлорды явились в Вестминстер, веря в то, что наконец-то они могут вернуться к выполнению своей главной задачи – советовать королю и править страной.

Эстер отправилась в сад сообщить Джону последнюю новость о парламенте. Почки на яблонях набухали и лопались, показывая миру бело-розовые лепестки, скрученные и смятые внутри, как ленты, засунутые в карман.

– Может, король прислушается к голосу народа, – с надеждой сказал Джон.

– Может, – ответила она. – Но пока он слушает старого графа Страффорда[3] и королеву. Целых два голоса вместо одного. Ты думаешь, он предпочтет голос народа голосу собственной жены, которая пытается собрать армию английских католиков и привести испанскую армию им на подмогу?

– Нет, – сказал он, поразмыслив. – Конечно же нет.

Эстер кивнула.

– Выручка от сада падает, – предупредила она. – Люди не заказывают растения и семена. Сейчас у нас должно быть самое деловое время года, а у нас тихо, как зимой. Никто не думает о садах, когда король уже наполовину воюет с шотландцами и созвал парламент, в котором заседают несогласные с ним.