Девочка даже не повернула головы, чтобы взглянуть на него, посмотреть, что же он там бормочет быстрым шепотом.

– Я мог бы начать здесь новую жизнь, я мог бы стать другим человеком. А ты уже в этом году или через год станешь красивой женщиной, – сказал Джей очень тихим голосом. – И тогда…

При этих словах она повернулась, как будто по тону его голоса поняла, о чем он говорил. Повернулась и посмотрела прямо на него, без стыда, как будто собиралась спросить, что он этим хотел сказать, серьезно ли он говорил. Джей замолчал и покраснел. Он ухитрился выдавить смущенную улыбку.

– Ну что ж! – сказал он. – Может, оно и к лучшему, что ты ничегошеньки не понимаешь! Давай-ка отправляться!

Она поднялась на ноги и показала жестом на реку. Голову склонила набок, как бы спрашивая: «Куда?» На юг, в страну, где ни он, ни она никогда не бывали, или вверх по реке в Джеймстаун?

– В Джеймстаун, – коротко сказал Джей, указывая на северо-запад. – Разболтался я тут как дурак. Конечно же в Джеймстаун.

Он уселся в каноэ и выровнял его своим веслом. Он многому научился во время их ежедневных путешествий и чувствовал себя в лодке гораздо более уверенно. Она подтолкнула нос лодки и запрыгнула внутрь. Они гребли как единая команда, лодка легко заскользила вдоль берега, а потом ее подхватило более мощное течение реки.

В часе пути до Джеймстауна, там, где река уже стала грязной и берег был, словно оспинами, испещрен ямами от выкорчеванных деревьев, девочка показала, что хочет остановиться, и они подогнали каноэ к берегу.

Медленно, нехотя они смыли мазь в воде. Индианка сорвала несколько листьев и терла Джею спину, пока белая кожа не засветилась сквозь темный жир и знакомый запах, который показался ему таким ненавистным в первый день, не испарился. Потом оба надели одежду, которую должны были носить в городе. Девочка съежилась в своей истрепанной рубахе, словно в тюремных оковах, и уже не выглядела олененком в сияющих крапинах солнечного света, а скорее была похожа на неопрятную служанку.

Джей натянул рубаху и штаны, и после свободы, какую он ощущал, будучи в одной набедренной повязке, ему показалось, что он в кандалах. Он снова превратился в человека с обычными человеческими горестями и перестал быть свободным существом, живущим в лесу как дома.

Сразу же над его опаленными солнцем обнаженными руками и плечами жадным облачком закружили голодные насекомые. Джей замахал руками, выругался, и девочка улыбнулась. Но глаза ее не улыбались.

– Мы снова отправимся в путь, – ободряюще сказал Джей. Он показал на себя, на нее и на деревья. – Когда-нибудь мы снова отправимся в путешествие.

Она кивнула, но глаза оставались непроницаемыми.

Они сели в каноэ и стали грести вверх по течению в сторону Джеймстауна.

Всю дорогу Джею досаждали кусачие мошки, пот заливал глаза, рубашка стягивала спину, жали сапоги. К тому времени, когда они наконец причалили к маленькому деревянному пирсу, Джей весь вспотел и с трудом сдерживал раздражение. В порту стоял новый корабль, и на причале собралась толпа. Никто не удостоил даже взглядом каноэ с маленькой индейской девочкой и белым человеком.

Они вытащили лодку на берег сбоку от причала и начали выгружать растения. Из тени портового здания выступила женщина, подошла и встала перед ними. Она была индианкой, но в европейском платье и шали, повязанной на груди. Волосы ее были убраны назад, как у белой женщины, и открывали лицо, обезображенное бледными полосками шрамов, как будто кто-то давным-давно выстрелил ей в лицо из мушкета с близкого расстояния.