– А зачем же тогда нужны были заложники? – удивился Джей.

– Не заложники, – быстро поправилась она. – Приемные дети. Наши крестники. Дети, о которых мы заботились. Мы обучали их жить по-нашему. Хотели, чтобы они перестали быть дикарями.

– И что же случилось? – спросил Джей.

– Они выжидали и готовились.

Она заговорила совсем тихо. Обоим мужчинам пришлось наклониться вперед, чтобы услышать ее. Было что-то жуткое в том, как три бледных лица сблизились, и ее голос упал до пугающего шепота:

– Выжидали и готовились… И однажды утром, в восемь часов, – эти богохульники выбрали Страстную пятницу – они повсюду вышли из зарослей и напали на каждую маленькую ферму, на каждую семью, на каждого одинокого путника. Они вышли из леса и стали убивать. Они хотели убить белых людей до единого, чтобы никто не смог предупредить остальных. И они бы сделали это, если бы не один обращенный индейский мальчик, который предупредил своего хозяина, что ему приказали убить его, и этот человек прибежал в Джеймстаун и поднял тревогу.

– И что произошло?

– В Джеймстауне открыли арсенал, и все поселенцы укрылись внутри форта. Пришли все, кто был неподалеку, и город был спасен. Но вверх и вниз по реке, на каждой уединенной ферме остались лежать трупы белых мужчин и женщин, с черепами, разбитыми каменным топором. – Она повернула к Джею печальное лицо. – Голова моего мужа была расколота надвое, – сказала она. – Сердце моего маленького сына пронзила стрела с наконечником из ракушки. Индейцы напали на нас без настоящего оружия. Они сражались тростником, раковинами и камнями. Похоже было, что сама земля взбунтовалась и атаковала нас.

Наступило долгое молчание.

Хозяйка встала из-за стола, сложила миски одну в другую и снова приняла равнодушный вид.

– Вот почему я не доверяю даже самой маленькой индейской девочке, – сказала она. – По-моему, они сами похожи на камни, тростник и деревья. В этой земле я ненавижу каждый камень, каждый росток тростника, каждое дерево. И я ненавижу всех этих дикарей. Желаю им всем погибели и хочу, чтобы их истребили. Эта земля никогда не станет для меня настоящим домом, пока на ней остается хотя бы один индеец.

– И сколько наших погибло? – спросил Джей.

Не задумываясь, он сказал «наших». Это была война темных лесов против белых людей, и, конечно, он причислял себя к колонистам.

– Около четырехсот, – с горечью сказала она. – Четыреста мужчин и женщин, которые хотели только одного – мирно жить на крошечной частице огромной земли. А потом наступил голод.

– Голод?

– Весь урожай нам пришлось оставить на полях, мы были слишком напуганы и боялись выйти из города, чтобы собрать его, – объяснила она. – Мы забились в Джеймстаун и выставили пушки над деревянными стенами. Зима выдалась суровая, есть было нечего. Торговать с дикарями, как раньше, мы не могли. Они обычно продавали нам продовольствие из зимних запасов. У индейцев всегда было вдоволь еды. А тут получилось, что мы воевали с теми самыми людьми, которые нас кормили.

Джей ждал продолжения.

– Мы не любим говорить о тех временах, – коротко сказала она, – о той зиме. Люди пробавлялись тем, что могли найти, и никто никого не винит.

Джей повернулся к соседу за объяснением.

– Кое-кто ходил на кладбище, – тихо произнес тот. – Они выкапывали трупы и ели их.

Лицо женщины оставалось каменным.

– Мы ели то, что могли раздобыть, – повторила она. – И вы поступили бы точно так же. Когда умираешь с голоду, забываешь о христианском поведении. Мы делали то, что было необходимо.

Джей почувствовал, как обеденная каша подступает к горлу при мысли о том, что довелось пробовать стряпухе.