— Прямо сейчас?

— Ну я же прямо сейчас хочу с тобой семью, — низким голосом произносит Стас.

Его ладонь нежно обхватывает мою шею, пока большой палец ласкает кожу.

Я веду плечом, чтобы снять с себя вес его руки.

— Дело не в семье и не в детях, как ты не понимаешь, а в том, что мне не оставили выбора!

— Ну а что, ты бы не выбрала жизнь со мной?

Я порывисто качаю головой.

— Ты действительно не врубаешься?

— Да расслабься уже. Твой дед невечный. Или ты думаешь, мне легко терпеть его закидоны? Но я делаю это ради нас. Однажды вся его империя – комбинат и город – перейдет к тебе. Ты не будешь этим заниматься. Значит мне придется все брать в свои руки, но сейчас сидеть и ждать я тоже не собираюсь. Мне нужна своя собственная команда и связи, а это требует времени и усилий. Я должен обеспечить тебе ту жизнь, к которой ты привыкла, ведь у меня нет богатого дедушки, понимаешь?

— А почему все перейдет ко мне? Как же мама?

— Ну… — Стас пожимает плечами, — мне кажется, ей все так же интересно, как и тебе, — он изображает пальцами кавычки.

— Все потому что она тоже женщина? Не знала, что ты такой шовинист!

— Я не шовинист, Полин, — устало вздыхает парень. — Но посмотри правде в глаза – ни ты, ни твоя мать никогда не задумывались, откуда берутся деньги.

Я молчу. Он совершенно прав.

Однако есть еще кое-что, что не дает мне покоя.

— Скажи, он говорил с тобой о целомудрии невесты?

— Чего? — Стас с недоумением смотрит на меня.

— Ну… — я нервно кручу на пальце помолвочное кольцо, — дедушка попросил или, может, запретил, чтобы ты…

— Черт… — Стас медленно кивает, словно кается. — Он и это тебе сказал?

— После того, что я от него услышала, нетрудно было догадаться.

— Врать не стану, у нас был такой разговор. Твой дед сказал, чтобы я не распускал руки до свадьбы.

— И почему ты его послушал? То есть… — кашлянув, я неловко продолжаю, — он ведь мог бы ничего не узнать.

Пробормотав, чувствую, как краснеет мое лицо.

— А он тут ни при чем. Это мое решение, малыш. Хотя были моменты, когда мне хотелось на все забить и сделать тебя своей… по-настоящему. Но, какую бы пургу твой дед не нес, все-таки есть что-то в его словах… Даже не знаю, как объяснить. Наверное, это гордость – что-то чисто мужское, такая гордость, что она сильнее вожделения. Я хочу тебя, очень, но еще ценю и уважаю за то, что ты сберегла себя для меня… Понимаешь, у нас есть то, ради чего стоит подождать. Не каждая пара может этим похвастаться. Когда я в первый раз займусь с тобой любовью, ты будешь моей женой, моей женщиной во всех смыслах, представляешь? И меня торкает от одной только этой мысли. А твой дед пусть думает, что хочет – нашим легче.

— Хорошо.

Я украдкой касаюсь ладонью своей зардевшейся щеки.

Эмоциональное признание Стаса возвышает его в моих глазах на недосягаемую высоту. Однако краснею я вовсе не из-за смущения. Это стыд. Я чувствую себя предательницей.

Даже не представляю, что сказал бы Стас, узнай, как однажды я предложила свое тело другому.

На несколько мгновений я позволяю воспоминаниям увлечь меня своей яркостью, но тут же одергиваю себя и беру жениха под руку.

— Стас, а у твоей мамы все в порядке? — плавно меняю тему.

— В каком плане? — в голосе Стаса появляется озабоченность.

— Может быть, что-то случилось, неприятности, и ей не до ужина?

— Нет. Все нормально. А почему ты спрашиваешь?

— Не знаю. Я просто кое-что услышала. Она звонила дедушке.

Стас озадаченно слушает мой рассказ о телефонном разговоре дедушки с его мамой.

— Так… они Меглина, наверное, и обсуждали, — предполагает Топовский. — Мама говорила, что он приходил к ней в офис сегодня – весь на понтах. А про собак твой дед, конечно, загнул, он у нас тот ещё юморист.