«Страусиная» политика сиюминутной выгоды привела к тому, что обстановка в Монголии после смерти Л. И. Брежнева стала крайне напряженной. «Склерозировавшийся», утративший память Цеденбал терял нити управления. Естественно, возрастало вмешательство его жены в государственные дела, что вызывало раздражение в Монголии. Как мне рассказывал наш посол С. Павлов, он неоднократно информировал Москву об обстановке, которая царила в стране в связи с таким развитием событий. Однако, несмотря на разраставшееся недовольство, ни один из монгольских деятелей не решался самостоятельно поставить вопрос об освобождении Цеденбала от руководства партией и страной.

Летом 1984 года Цеденбал приехал на обследование в Москву. Это был человек с тяжелым атеросклерозом сосудов мозга, который привел, по данным компьютерной томографии, к выраженным изменениям со стороны коры головного мозга. У нас не было никаких сомнений, что он неработоспособен. Об этом мы информировали его жену, руководство Монгольской народно-революционной партии, ЦК КПСС. Многое нам пришлось выслушать от его жены, заявившей, что ни монгольский народ, ни его армия и служба безопасности не дадут в обиду своего руководителя. И хотя, по рассказам наших врачей, мы знали об истинном отношении к семейству Цеденбала в Монголии, реальность этой угрозы в какой-то степени мы ощутили на встрече с нами в Москве членов политбюро Монгольской народно-революционной партии Ж. Батмунха и Д. Моломжамца.

Накануне мне позвонил М. С. Горбачев и попросил приехать в ЦК, где должна была состояться встреча с монгольскими товарищами, на которой планировалось обсудить вопрос о выходе из создавшегося трудного положения. Видимо, чтобы придать большую уверенность монгольским руководителям, на встрече, кроме меня, присутствовал председатель КГБ В. И. Чебриков, располагавший достаточными материалами о положении в Монголии, и К. В. Русаков, секретарь ЦК КПСС, отвечавший за связи с социалистическими странами. Горбачев объективно обрисовал ситуацию и попросил меня рассказать о состоянии здоровья Цеденбала. Для меня вопрос был настолько ясен и прост, что я не мог прийти в себя от удивления, когда Ж. Батмунх категорически отказался сам ставить вопрос об освобождении Цеденбала. «Мы можем собрать политбюро, – заявили присутствующие монгольские товарищи, – на котором вы расскажете о болезни Цеденбала и заявите, что по состоянию здоровья он не может руководить страной». Мы предложили дать письменное заключение, однако монгольские руководители настаивали на моем личном участии в работе политбюро. Было высказано еще одно условие – чтобы Цеденбал и его жена оставались в Москве.

Кого они боялись? Народа, армии, монгольской службы безопасности, а может быть, жены Цеденбала? Конечно, определенные силы, поддерживающие Цеденбала, в основном в опекаемом им управлении госбезопасности и, возможно, в армии были, и они могли осложнить обстановку. Да и в самом политбюро были его друзья, поведение которых в присутствии Цеденбала трудно было предсказать. Из Москвы, с Мичуринского проспекта, где в больнице находился Цеденбал, в Улан-Батор шли от его окружения к определенным лицам сообщения о развитии событий. Нагнетала обстановку и Филатова, которая не раз заявляла, что так просто освободиться от Цеденбала не удастся. Надо сказать, что Цеденбал реально находился в таком состоянии, так плохо ориентировался в окружающем мире и событиях, что разрешать ему выехать на заседание политбюро было бы врачебным преступлением. Так что обстановка во время моей поездки в Улан-Батор была непростой.