Опять толпа меня выносит из вагона, опять какой-то переход. Я понимаю вдруг, что это не толпа меня несет, а какая-то сила. Какая-та часть моего существа уже умерла в переходе между станциями, другая, еще живая – на автомате меня ведет куда-то. Выхожу из метро – солнце светит, людей много. «Вот также будет светить, когда я умру», – думаю я. – «Ну ничего, родимся еще где-нибудь, желательно не пауком». Впрочем, мысль о втором рождении какая-то вялая. Видно, время еще не пришло. Сажусь в маршрутку. И тут меня пронзает острая как нож мысль: «И зачем я только написал эту дрянную книгу?» Тут же понимаю, что эта фраза скроена по образцу: «И какой черт понес его на эту галеру?»
Меня чуть не задушили врачи
Маршрутка довозит меня до больницы. Выгружаюсь и, забыв закрыть дверь, шатаясь, бреду в приемный покой с тапочками и тремя яблоками. На меня удивленно смотрит медсестра. Потом меня щупают, раздевают, трогают мою шею. Потом все куда-то уходят. Я, раздетый и мокрый, сижу в приемном покое. Приходит какое-то светило в белом халате. Светило – старый опытный врач кавказской национальности. Уперев мою голову в стену, он довольно грубо и больно хватает меня за горло. «Сейчас задушит», – думаю я. Приходят другие врачи и любуются на мою шею. «Да, лимфодермит небывалый», – слышу я не знакомые слова. Меня знобит, но на это никто не обращает внимание. «Господа, я же не на выставке собак», – хочу сказать я им всем. Но у меня не выходит.
Мне выдают какие-то праздничные (пестрые, короткие) больничные панталоны и короткую куртку. Всю мою одежду забирают и в таком нелепом виде ведут в хирургию. И вот я уже лежу на кровати в палате. Ко мне один за другим приходят врачи в странных красивых одеяниях, то цвета морской волны, то терракоты, то ярко-желтых. Очевидно, у врачей сейчас мода такая. В белых халатах уже редко кого увидишь, только светил науки.
Один врач, по виду главный «по шеям», говорит:
– Сейчас операционная освободится – резать будем. Вы сильно похудели…
– Как резать?
– А что же мы на ваш лимфодермит смотреть будем?
– Я не желаю, – слабо протестую я.
– Пожалуйста, пиши отказ от госпитализации и вали ко всем чертям, – врач неожиданно переходит на ты. Ныне никто никого насильно не лечит… Однако имей в виду: ты выбираешь сам – операция или смерть. Гной войдет в плевральную область, прорвется внутрь, и каюк тебе.
– Можно подумать?
– Думать некогда: жизнь или смерть!
Эта фраза: «жизнь или смерть!» – меня поразила в другом смысле: «Как, разве я еще не умер, разве есть средство, которое спасет меня?» И я буквально выдавил из себя, чувствуя себя предателем караваевского дела: «Согласен». Почему-то я считал, что я должен был умереть, как Караваев, но не отдавать себя в руки врачей… Может, всплыли воспоминания о прочитанной в детстве книге о Павле Корчагине?
Разговоры во время операции о запеченном палтусе
– Ты что делал? У тебя вся кожа на шее слезла!
– Скипидаром натирался.
Скептическое молчание окружающих…
И вот две молоденькие сестрички бойко командуют мной: «Вставай, снимай одежду!» Я послушно снимаю, думая, что попал в ад. «И трусы!» – сестрички серьезны, требовательны и не терпят возражений. И вот я стою совершенно голый перед двумя девушками. Хотел было пошутить на счет мужского естества, не подвластного рассудку, да взглянув на суровые лица сестер, осекся, да и голос у меня пропал от боли – не до шуток. Меня укладывают на каталку и завертывают, как младенца, в какую-то теплую ткань. Затем каталка, пересчитав все рытвины и неровности, сотрясаясь на поворотах, как телега без рессор, выезжает на улицу. Меня везут в операционную. Ветер воет в ушах и невероятным холодом обдувает мою мгновенно взмокшую голую шею, как раз не укутанную в теплую ткань. Но руки у меня под одеялом, и я даже не могу обтереть пот.