– Есть, Капитан! – ответил официант, довольный ролью, отведенной ему в заговоре молчания.

– Вы позволите? – спросил, когда опустели тарелки, Ник, вытягивая из кармана пачку сигарет.

– Конечно, большое спасибо. Я всегда так благодарен курящим представителям младшего поколения. – Вид у Капитана стал тоскующий. – Я бы присоединился к вам, но после моего недавнего… приключения миссис Бойкин стала весьма нетерпимой по этой части, так что мне приходится, ради мира в семье, крепиться и воздерживаться. Пару дней назад старшая дочь спросила, что в мои года способно меня порадовать, и я ответил: «Возможность голосовать за республиканцев и не давать твоей матери повода меня пилить».

Принесли кофе. Другие члены клуба останавливались у стола, чтобы почтительно поприветствовать Капитана, и он учтиво представлял им Ника.

– Тот самый Ник Нейлор? – воскликнул один из них, стискивая ладонь Ника. – Страшно рад познакомиться с вами, сэр! Отличная работа, отличная!

Они кудахтали над Ником, точно над дитятей. Все это было очень приятно. Очень. Ник так и видел себя живущим в Уинстон-Сейлеме, завтракающим в клубе и уже не обязанным каждый божий день извиняться и оправдываться за свое существование. Как принято здесь говорить: «Табак сам о себе заботится». И это действительно так.

– Должен вам сказать, Ник, вы произвели прекрасное впечатление, – улыбаясь, произнес Капитан, когда удалился последний из поклонников. – Вы не против, если я перейду на «ты» и буду называть вас Ником? Как правило, я уменьшительными именами не пользуюсь, но в данном случае был бы не прочь. Вы немного напоминаете мне меня самого, каким я был в вашем возрасте.

– Разумеется, – в замешательстве откликнулся Ник, – пожалуйста.

– Ты ведь был прежде телерепортером?

Ник покраснел. Ну, тут уж никуда не денешься. Это войдет и в его некролог. «Тот самый Ник Нейлор, который, в бытность свою репортером Вашингтонского телевидения, объявил в живом эфире, будто президент, посещая военную базу, подавился куском мяса и умер, что привело на фондовой бирже к обвалу на сто восемьдесят пунктов и к убыткам, которые к тому времени, как Белый дом смог предъявить президента, живого и невредимого, достигли трех миллиардов долларов». Заветнейшая из надежд Ника состояла в том, что ему еще удастся совершить в жизни нечто, способное оттеснить эти сведения во второй абзац некролога.

– Это было очень давно, – сказал Ник.

Капитан поднял ладонь.

– Тебе не нужно ничего объяснять. На твоем месте я, вероятно, проделал бы то же самое. Представился шанс – бери его за рога. Джи-Джи пересказал мне эту историю во всех подробностях. Собственно, из-за нее он тебя и нанял. Отлично понимая, что делает.

– Вы полагаете?

– Еще бы! Какими бы там недостатками ни обладал Джи-Джи – а я сожалею, что мне пришлось отпустить его, – он был превосходным знатоком человеческой натуры. Он сказал мне: «Этот мальчик будет так рваться вперед, лишь бы оставить эту историю позади и сделать себе новое имя, что его собственная задница не догонит».

– Вместо «Человек, обошедшийся в три миллиарда».

– Он сказал и еще кое-что: «Из мальчика вырастет очень сердитый молодой человек». Я не сознавал, насколько ты сердит, пока не увидел тебя вчера в шоу этой цветной женщины, Опры. Сынок, ты был великолепен.

– Спасибо.

– Я тоже вернулся из Кореи сердитым. И знаете почему, мистер Нейлор?

– Нет, сэр.

– Потому что принял решение никогда – никогда больше – не попадать в подчинение к людям некомпетентным. Я начал с сигаретных гильз и уже через пять лет стал вице-президентом – самым молодым в истории табачной индустрии. Вот, сэр, что значит рассердиться по-настоящему. Выпьешь со мной бренди?