- И осталась только я. Как-то плохо твой отец подбирал невест. У меня тоже был прототип?

- Нет. Я никогда не увлекался блондинками. Ты не сразу вызвала у меня интерес. Скорее из любопытства я наблюдал за тобой сутками…

- В школе стояли камеры? – я аж подскочила. – Но это… это неприлично!

- А прилично посылать Пуха в магазин за вином и сигаретами?

- Мы хотели попробовать, а она единственная из нас выглядела старше. Ну, пока не похудела…

- Ну-ну.

Я закрыла глаза, боясь даже спросить, что еще он видел. Да, мы как-то целовались с Пухом – на это нас тоже толкнула жажда знаний. Ну, не со сторожем же пробовать, что ты чувствуешь, когда твои губы накрывают чужие? А еще мы, напившись в первый и последний раз, танцевали голыми. Даже Кость присоединилась к нам. У нее совсем не было груди. Два торчащих соска темного цвета. Зато наша рыжуха уже тогда отличалась богатыми телесами.

- Так вот почему наши шалости никогда не проходили бесследно? И кто смотрел те камеры? Твой отец? Директриса?

- Нет. В школе не знали о видеонаблюдении. Только я и служба охраны.

Я закрыла лицо руками.

- Ту ночь я стер. Ее никто не видел, - Федор положил ладонь на мое колено. – Но именно она помогла мне определиться с выбором.

- Но нам было всего шестнадцать.

- Я два года только убеждался в своем мнении. Ты создана для меня, а я для тебя.

- Цветы в моей комнате от тебя?

- Да.

- А я думала, Пух попросила садовника. Они дружили. Косточка злилась, - последнюю фразу я произнесла на гелейском. Решила проверить, на самом ли деле мертвый язык – тайный язык общения сильных мира сего.

Федор улыбнулся.

- Одежду я тоже сам выбирал для тебя. И нижнее белье.

Я убедилась, что нам не врали. Федор легко перешел на гелейский.

- Я полюбил тебя и не мог дождаться, когда тебе исполнится восемнадцать. Да, мы оговаривали с отцом, что заберу тебя в двадцать один, но…

- А куда делась Настя? И на самом ли деле Косточку забрали родственники?

- У них все хорошо. Они устроены и счастливы. Тебе не надо переживать.

- Я могу встретиться с ними? Или хотя бы позвонить.

- Когда-нибудь.

А вскоре я заболела. До сих пор не знаю, что за боль терзала мое тело, но Федор выходил меня. Сам купал, менял белье после ночи в потном бреду, поил и кормил. Море заботы. Море человеческого сострадания и тепла. Тогда мое сердце дрогнуло. Тогда он стал для меня единственным, кому я безоговорочно доверяла. Я полюбила.

Мои первые поцелуи и совсем не невинные ласки. Я хотела большего, но Федор оставался неумолим.

- Мы все успеем. Не торопись.

***

Я кивнула на долгий взгляд бабушки Эливентора.

- Простите, я думала только о себе. Да, действительно, вашему внуку нужно отдохнуть.

Больше миффи Дельфия мне не докучала.

Не докучала – одно из выражений, которому нас научили в школе. Я бы выразилась проще – не доставала. Ужинала я, свежая после купален, переодетая по местной моде в летящие ткани, с невероятно красиво заплетенными косами, в полном одиночестве. Хотя днем я перекусывала в «своих» покоях, ужин накрыли в общей зале с огромным столом, где мое кресло терялось среди пары десятков пустых. Ожидала увидеть хотя бы миффи Дельфию, но за нее извинились. Старость не радость – разболелась спина. Нисколько не удивилась, не обнаружив Эливентора. Он, наверное, уже вовсю танцует со своей воздыхательницей.

- Скажите, миффи не сочтет за плохой тон, если я пройдусь по улице? Я хотела бы полюбоваться здешней архитектурой.

Бизи – более расторопная служанка, тут же выбежала за дверь. Гонза и слуга, что подавал блюда, остались стоять за моей спиной каменными истуканами.