Сейчас здесь пока было пусто, и только Карл спал, накрывшись мундиром, на том самом диване, который Рихард так любил. Вид у инспектора был совершенно измученный, но вся заполненная и проверенная отчетность аккуратной стопкой лежала прямо на массивной, обтянутой кожей диванной спинке, рядом с табельным оружием Карла. При первом же шаге комиссара часть листов, шурша, слетела на пол, но инспектор даже не пошевелился. Ланн невольно заметил, что Карл спит в той же позе, в какой и развалившийся на коврике у двери Спайк, – свернувшись и прикрывая глаза рукой.

Раздалось тихое цоканье когтей по полу: пес проснулся, подошел и ткнулся носом комиссару в ладонь. Стоило Ланну повернуться, как сеттер тут же встал на задние лапы, упершись передними ему в грудь и навалившись всей своей немалой массой.

– Такая же бестолковая псина, как и твой хозяин, – тихо сказал Рихард, и Спайк лизнул его в нос: такое приветствие было привычным и вполне устроило его. – Пойдем, я тебя выпущу.

Отправив пса гулять на улицу, Рихард вернулся к дивану, где видел десятый сон инспектор Ларкрайт. Постояв еще некоторое время рядом, Ланн вздохнул и от души саданул по спинке дивана ногой:

– Подъем, пехота.

Карла утреннее приветствие впечатлило несколько больше, чем Спайка. Он резко сел, тряхнул головой и уставился на Рихарда:

– Что-то случилось?

– Случилось. Солнце встало. Никого не убили за ночь? Никто не звонил?

– Не звонил, не убили, – потирая глаза, отозвался инспектор и спустил ноги с дивана.

– Собери свои документы с пола. Ты их уронил.

– Да? Как же это я…

– Не знаю, я по ночам не гуляю, – Ланн сел на диван рядом с Карлом и вынул из кармана сигареты с зажигалкой.

Инспектор ничего не успел на это ответить. Дверь неожиданно открылась – Рихард не стал запирать ее, пока не вернется нагулявшийся пес. На пороге стоял высокий широкоплечий мужчина со светлыми волосами и курчавой короткой бородкой. Черные глаза за стеклами изящных очков блеснули:

– Бурная ночь, как я вижу?

– Можно и так сказать… – ответил Ланн, даже не попытавшись встать. – Доброе утро, герр Леонгард, какими судьбами?

Доктор Чарльз Леонгард, один из немногих оставшихся в живых ученых-специалистов центрального НИИ, широким шагом прошелся по помещению. Рихард, дымя сигаретой, неотрывно наблюдал за ним и с сожалением думал о забытой в кабинете бутылке коньяка. Она сейчас была бы очень кстати – приглушить новую вспышку злости… или разбить об голову утреннего гостя.

Сорокадевятилетний Леонгард считался светилом медицины – когда-то, еще до Крысиного Рождества, он был главным врачом лучшей в городе больницы. Сейчас же больница осталась в глубоком запустении – почти без врачей и почти без пациентов, а Леонгард работал в НИИ. Он занимался экспериментами, о которых Ланн знал лишь то, что они курируются людьми из министерства и как-то связаны с крысятами. Выбрав их объектом исследований, Чарльз урвал весьма солидный кусок – и теперь в деньгах ни он, ни его лаборатория совершенно не нуждались. Это было крупными буквами написано на его ухоженном лице.

С Рихардом Ланном он был знаком еще со времен «охоты на детей» и даже раньше. И комиссара доктор раздражал до зубной боли – своей вечной улыбкой, безукоризненно-белым халатом, густым басом и привычкой слегка растягивать слова во время разговора. А больше всего Ланн ненавидел его за то, что у Леонгарда была дочь и ученый спокойно жил с ней, не опасаясь никакой заразы, в то время как…

– Пришел поговорить о крысятах, – Леонгард сел на стул.

Рихард быстро переглянулся с Карлом: молодой человек усмехнулся и дернул плечом. Ни о каких других вещах Леонгард с ними и не говорил. Ланн нахмурился, продолжая неприятные размышления.