Ему было плевать, кого он убивал: преступников или борцов за справедливость, решивших расправиться с преступником. Методы были одинаково грязными, исход один – три трупа: два лежали на проходе, один остался в задымленном коридоре. Ланн втащил два тела внутрь, перешагнул через третье и, прикрывая лицо от дыма, направился к ближайшей комнате. Там пламя пылало ярче всего.

Жертва – темноволосый юноша – лежал в почти замкнувшемся кольце огня, бросавшего на разбитое лицо тени и уже подобравшегося к окровавленной рубашке. Рихард приблизился, коснулся шеи незнакомца, ощутил слабую пульсацию крови. Что ж, кем бы ты ни был, сегодня у тебя хороший день. Ланн подхватил недвижное тело и поднялся. Кольцо огня успело замкнуться. Рихард, по возможности прикрывая юношу собой, сделал первый шаг сквозь дым.

На улице он жадно вдохнул воздух, опустил спасенного на асфальт и осмотрелся: никого, лишь пустая машина. Нужно бы вызывать пожарных, иначе запылает весь мертвый квартал… но не сейчас.

Обожженные руки болели, плащ обуглился. Но пульс юноши все еще бился. Приятное лицо было… знакомым? Да, Ланн вспомнил, где видел его раньше, – в газете недельной давности. Оппозиционный журналист. Карл Ларкрайт. Осознав это, Рихард примерно догадался, чьих людей убил, и усмехнулся: пусть окружавшие Труду ублюдки знают, что дела надо делать чисто.

Рихард начал расстегивать пуговицы на рубашке журналиста, облегчая тому дыхание. Непрямой массаж сердца он в последний раз делал лет десять назад, может, больше… и ему казалось, что движения слишком грубые для худой грудной клетки.

– Надеюсь, я тебя не угробил, – прошептал Ланн, снова всматриваясь в лицо.

Ресницы дрогнули. Юноша со стоном открыл глаза. Не дожидаясь вопросов, Рихард приветствовал его:

– Комиссар Ланн, криминальная полиция. Кстати. – Он помог Ларкрайту приподняться и указал на дом. – Попрощайся с друзьями.

Улыбка тронула разбитые губы.

– Спасибо…

…Пришлось тащить его домой: Карл боялся появляться в госпиталях, не зря. Полночи Рихард возился с ожогами, гематомами и ссадинами. Он не сомневался: есть и сотрясение, Ларкрайт трижды терял сознание и каждый раз, когда это происходило, крепко цеплялся за чужую руку.

Иногда, начиная бредить, Карл звал кого-то; позже Ланн понял: отца. Тогда же он просто прикладывал ко лбу компресс и заставлял глотать то обезболивающее, то снотворное. В конце концов Карл уснул. Рихард отключился рядом, на полу, впрочем, второй кровати у него все равно не было. Когда он очнулся, в комнату пробивалось солнце. Ларкрайт лежал и смотрел вверх остановившимся взглядом. Ланн встревожился, уже начиная думать, что делать с трупом. Но выразительные черты лица журналиста дрогнули.

– Значит, мне не показалось. Это были вы. Вы…

Он с трудом поднял ладонь к лицу. На запястье виднелся кровоподтек: кисти связывали. Отведя прядь со лба, Карл продолжил:

– Вы – комиссар Ланн. Верно?..

– Можно просто Рихард. – Он все глядел на изувеченное запястье. – А тебя-то как зовут?

Имя он знал, но это было принципиально важно: чтобы назвался сам. Настоящее имя – знак доверия. И того, что из знакомства вообще что-то может получиться.

– Карл Ларкрайт.

И хотя рука была обожжена и разбита, пожатие вышло неожиданно крепкое.

Было шумно. Кто-то собирался выезжать, кто-то вернулся. Плавали клубы дыма, слышался гомон. Это нравилось Ланну куда больше, чем ночное гробовое молчание. Не хватало лишь одного.

– Где инспектор Ларкрайт?

Рыжеволосая Мила Грюнберг, сидевшая ближе всех, неопределенно пожала плечами.