– Бестолковая псина, как и твой хозяин, – тихо сказал Рихард. Спайк лизнул его куда-то в подбородок: такое приветствие было привычным и устроило его. – Пойдем, я тебя выпущу.

Отправив настырного пса гулять, Рихард вернулся к дивану, где видел десятый сон измученный Ларкрайт. Постояв некоторое время рядом, Ланн от души саданул по спинке и без того ветхой мебели ногой.

– Подъем, пехота.

Карла утреннее приветствие впечатлило больше, чем Спайка. Он резко сел и уставился на Рихарда.

– Что-то случилось?

– Случилось. Утро наступило. Никого не убили за ночь? Никто не звонил? Патрульные живы?

– Не звонил, не убили, – потирая глаза, отозвался Карл и свесил ноги с дивана. – Патрульные… да, думаю, живы.

– Собери свои документы с пола. Ты их уронил.

– Да? Как же это я…

Ланн присел рядом и вынул из кармана сигареты с зажигалкой.

– Не знаю, я по ночам предпочитаю спать.

Карл не успел ответить. Дверь открылась: Рихард не стал запирать ее, пока не вернется пес, и теперь сильно об этом пожалел. На пороге стоял высокий плечистый мужчина со светлыми волосами и курчавой короткой бородкой. Наивернейший предвестник того, что утро продолжится еще хуже, чем началось.

– Бурная ночь, я вижу? – Черные глаза за стеклами очков блеснули. – Полиция бдит.

– Несомненно, бдит. – Ланн даже не поднялся. – Доброе утро, герр Леонгард, какими судьбами?

Доктор Чарльз Леонгард, один из немногих выживших ученых центрального НИИ, широким шагом прошел по помещению. Рихард, дымя сигаретой, наблюдал за ним и с сожалением думал о забытой в кабинете бутылке. Она была бы кстати – или приложиться, или разбить об голову утреннего гостя.

Сорокадевятилетний Леонгард считался светилом медицины – когда-то, еще до Рождества, он был главным врачом лучшей в городе больницы. Сейчас больница, оставшаяся почти без врачей и пациентов, стояла в запустении, а Леонгард работал в правительственных лабораториях. Он занимался экспериментами, о которых Ланн знал лишь, что они курируются Кабинетом министров и связаны с «крысятами». Выбрав их объектом исследований, Леонгард урвал солидный куш и теперь в деньгах не нуждался. Это было крупными буквами написано на открытом, ухоженном лице.

С Рихардом он был знаком еще до времен Охоты. Намного раньше, но вспоминать не хотелось. Доктор раздражал до зубной боли – вечной улыбкой, опрятной одеждой, густым басом и привычкой растягивать слова. Но больше всего Ланн ненавидел его, конечно, не за это. Другое выделяло доктора, незримо ставя в сторону от озлобленных, потерянных граждан. У Леонгарда была дочь. Дочь из «крысиного» поколения. И он не опасался никакой заразы, в то время как…

– Пришел поговорить о «крысятах». – Леонгард опустился на стул. – Мой друг…

Рихард быстро переглянулся с Карлом: тот усмехнулся и дернул плечом. Ни о каких других вещах этот тип с ними не говорил. Ланн нахмурился, продолжая неприятные размышления, и затушил сигарету.

Дочь Леонгарда была ровесницей Вэрди. Тоже не росла и наверняка не могла иметь детей; посторонние считали ее вовсе не ребенком, а содержанкой доктора. Между ней и «крысятами» зияла пропасть, потому что в Рождество четырнадцатилетней давности Леонгард не умер. Причин знаменитый врач не нашел, хотя занимался вопросом до сих пор. Дочь же он спрятал от пристального внимания и ставил эксперименты на других.

– Что же вам угодно? – отстраненно спросил Рихард. – Они что-нибудь у вас украли? Я уже поставлен в известность об инциденте на вашей свалке.

Некоторое время Леонгард ощутимо колебался и пытался проанализировать, каким тоном произнесено слово «свалка», наконец все же ответил: