Правда, больше для себя. Ведь одно то, что они решили съехаться, говорило о серьезности их отношений. А мамы-то не стало всего четыре года назад. Быстро же папа забыл свою жену. Раньше он даже не знакомил меня со своими женщинами. Я, конечно же, догадывалась, что папа после смерти мамы не принял целибат, но он всё тщательно скрывал. До Марты были другие женщины, но мои истерики и заскоки заставляли отца одуматься и тут же прекратить с ним отношения. Эта же змеюка пригрелась так пригрелась, что отец все больше начал принимать ее сторону, а не мою.

Я не выдержала и всхлипнула. Мы с мамой были очень близки и дружны. И мне её очень не хватало. Я всегда делилась с ней своими секретами, переживаниями, а она всегда находила для меня именно те слова, после которых, казалось, весь мир будет перед моими ногами. Но авария отняла ее у меня. Конкуренты отца посуетились. Каких-то мелких сошек посадили, конечно, но сам виновник до сих пор гулял на свободе.

Толпа продолжала гудеть, но полноценного удовлетворения от содеянного я так и не смогла получить. Хоть здесь и было тепло, ультрафиолетовые лампы грели как надо, но я не отказалась бы понежиться где-нибудь на берегу моря или океана на Мальдивах или Бали. Вместо этого папа требовал от меня посещения университета и сидеть на парах, пока сам ухаживал за этой Мартой. А до лета еще так далеко…

Не успела я разозлиться как следует, стоило мне вспомнить ненавистное имя, как нашему веселью помешали.

− Веро́ника! − услышала я рёв отца и мигом всё замолкло. – Живо в мой кабинет!

Отец развернулся и вышел за дверь. Я же улыбнулась толпе, которая так и стояла, замерев, будто играла в детскую игру «Море волнуется».

− Продолжаем веселиться, продолжаем! – попыталась я поднять прежнюю волну веселья, но мои старания не увенчались успехом. Запал у всех пропал, будто мой отец забрал его с собой. А я же бросила стремление вернуть былой адреналин пошалить у своих гостей и направилась в кабинет отца. В последнее время здесь я бывала часто. По определённым причинам.

В царстве папы как всегда правил минимализм. В кабинете стоял секретер, заполненный папками, огромный добротный стол, без лишних вещей и мелочей на нем, кроме ноутбука и принтера, кожаный диван, пару кресел и бар. Даже тканевых штор на окне не было, вместо них красовались рулонные. При маме еще здесь можно было увидеть приятные глазу мелочи, но не сейчас. Он даже фоторамку с маминым изображением убрал. И все из-за этой змеюки!

Я прошла внутрь, предварительно постучав и дождавшись ответа, и спокойно присела на диван, приняв вид смиренной послушницы: спина прямая, руки на коленях, а взгляд в пол. Папа же молчал, устремив свой взгляд на улицу через окно. Он не торопился ругать меня. То ли успокаивался, чтобы не спустить весь пар на мне и не наговорить случайно лишнего, то ли просто пытался продавить меня своим молчанием. Но я уже давно привыкла к его действиям и подождать для меня не было трудностью. Это раньше я шумно вздыхала, давая знать отцу, что устала ждать его речей, который должны были меня пристыдить. Я росла, вместе с тем и мое терпение тоже.

− Веро́ника, − наконец-то мой отец начал разговор, предварительно выдохнув весь воздух из легких. – Тебе не кажется, что временами ты переходишь все границы дозволенного и не дозволенного тебе? Когда-нибудь мое терпение закончится.

Я не торопилась отвечать. Не зря же носила фамилию Горская. Я – дочь своего отца. У него и научилась хитростям вести разговоры. С ним же. И лишь спустя пару минут развеяла тишину.