Теперь ясно, почему после моего Дня рождения Юля спала на полу, а не в одной кровати с Эдиком. Мне и в голову не приходило, что современная молодёжь может встречаться без интима, руководствуясь исключительно платоническими чувствами.

Передо мной встаёт дилемма: рассказать о споре Юле, что было бы правильно, ибо поступок Эдика мерзкий и недостойный, или молча дать сыну денег и наблюдать дальше за развитием событий. Рано или поздно девочка поймёт, что встречается далеко не с принцем на белом коне и уйдёт сама. Лучше бы это случилось раньше, чем позже. До того, как Эдуард сломает её.

Соблазн просветить Юляшу о споре велик. Подставить своё плечо, в качестве утешения. Получить, наконец, желанную женщину. Но в таком случае, чем я лучше Эдика? Трепло и жалкий мужичонка, который пользуется ситуацией, чтобы затащить в постель юную девушку. Грязные методы никогда не импонировали мне. Да и с сыном не хочется отношения портить. Получается, из-за своей похоти, осознанно подставлю собственного ребёнка. Нехорошо.

А что хорошо, Алимов? Что девчонка верит мудаку, которого ты покрываешь? *ля! Вот задал мне задачку Эдуард, так задал! Мозги того гляди взорвутся!

– Значит так, сын, - принимаю волевое решение. – Денег я не дам. Но могу походатайствовать в отделе кадров, чтобы тебя взяли на работу курьером.

– Бать, ты шутишь что ли? – Эдик смотрит на меня, как на умалишённого. – Это сколько месяцев мне придётся пахать, чтобы двести штук заработать?

– Ну, надо же с чего-то начинать? – меланхолично отвечаю, довольный придуманным наказанием. Пусть хоть так сын искупит свою вину. Может, поумнеет. – На должность топ-менеджера ты пока не тянешь. В следующий раз, прежде чем делать долги на ровном месте, пять раз подумаешь. А там, глядишь, втянешься в работу. Пойдёшь на повышение.

– Ага, щас! - Эдуард вскакивает с кресла и пулей вылетает из кабинета, громко хлопнув дверью.

После ухода сына задумываюсь о том, откуда столько цинизма у парня в двадцать один год? Где он успел набраться таких взглядов на жизнь? На отношения с женщинами? Нет, я, конечно, не образец для подражания, но Эдик не знает о моих грехах.

Когда я собрался переехать из Казани в Москву, родители сказали: «Вот женишься, а потом поезжай куда хочешь!» и через несколько дней нашли мне невесту.

Я родился в архаичной татарской семье, где слово отца – закон. Ослушаться его, перечить никому и в голову не приходило. Камиль Алимов держал нас, своих детей, в ежовых рукавицах. За малейший проступок нещадно бил. Возможно, поэтому я дал Эдику столько свободы. Ведь до двадцати лет был начисто лишён её сам.

Альфия выросла в глухой деревне и почти не говорила по-русски. Мои родители сочли это неоспоримым плюсом, как и то, что девушка, которой едва исполнилось восемнадцать, была покорной и работящей. Умела доить корову, ухаживать за курами и прочей живностью, готовить, убирать, стирать. Только половина из этих навыков в большом городе ей не пригодилась.

Я женился на Альфие, ровным счётом ничего не испытывая к ней, кроме жалости. Худенькая брюнетка стала моим пропуском к долгожданной независимости от отцовского ига. Девушка была похожа на дикого зверька. Пугливая, молчаливая, даже какая-то зашуганная. Она безропотно исполняла супружеский долг, хотя тоже не любила меня.

А потом, в Москве, я встретил Ирму и влюбился в неё по самые гланды. Меня колбасило только от одного взгляда зеленоглазой бестии с огненно-рыжими волосами. Это было что-то сродни буйному помешательству. Даже то, что Альфия находилась на шестом месяце беременности, не останавливало. Угрызения совести не мучали меня, ведь свой брак я считал ничем иным, как бездушной сделкой. А Ирма давала такую палитру чувств и эмоций, что я забывал собственное имя.