- Сладкая желанная девочка, - шепчет Гордей мне в губы, а потом снова раздвигает их и быстро проникает в мой рот языком.

Целует жадно, порывисто, отрывисто.

Мир взрывается, и я что есть сил вцепляюсь в его широкие, твердые и очень напряженные в эти мгновения плечи.

Но вот его теплые, с привкусом алкоголя губы, перестают терзать мои, но начинают бесцеремонно спускаться ниже, ниже... О боже, они…

Накрывают тот сосок, который до этого он трогал и с которым так возбуждающе играл, выбивая из моего тела острые вспышки наслаждения.

Я и представить себе не могла.

И это…уже от одного осознания того, что он целует в одно из запретных мест…Что Он…целует….в обнаженную перед ним грудь…О боже, что может быть ужасней, опасней, ядовитей, но вместе с тем приятней, упоительней, горячей и более волнующим?

Я полностью теряю ориентацию, закрываю глаза, и сама выгибаюсь навстречу его губам.

Чувствую, как его ладонь скользит к застежке и вот уже обе мои груди обнажены перед ним, и он набрасывается. Гладит их, целует и ласкает.

Мои соски очень острые в этот момент, а стоны срываются с губ буквально один за одним.

- Как же хорошо с тобой, как же…, блядь, крышу сносит, - отрывисто шепчет Гордей и целует, целует, целует…

Я пьяная и озабоченная ненормальная.

Ведь я позволяю...

Но я так соскучилась, так устала, безумно устала без него…

И сейчас мне настолько нереально приятно, так нравится, так, до боли, до одурения просто, хорошо…

Как не бывало со мной уже долгий, мучительно долгий период...

...

Гордей вдруг останавливается, я кое-как выныриваю из омута и не без усилия распахиваю глаза.

Пытаюсь осознать, сфокусироваться, вернуться.

И тут же встречаюсь с его пронзительным, до мурашек ярким пожирающим меня взглядом.

Открываю рот, но не успеваю ничего сказать, как он впивается в мои губы в новом, глубоком и далеком от целомудренности поцелуе.

Его язык хозяйничает в моем рту так требовательно и порочно, так жарко сплетается с моим, исследует, пожирает, искушает…

Его тело двигается на моем в волнующем, животном, первобытном ритме. Чуть ослабляя контакт, потом вжимая, и снова ослабляя, и снова вжимая…вжимая...вжимая.

Его рука…я чувствую, как его ладонь скользит по моему животу и…остановившись всего на мгновение, решительно ныряет под резинку моих просторных спальных шортиков.

А потом…я не успеваю ни пикнуть, ни дернуться, ни возразить, как его пальцы подцепляют еще и трусики, и его ладонь оказывается там, прямо там…прямо между моих судорожно сведенных вместе ног и…накрывает.

Боже, боже, боже…о боже мой….

От переизбытка нахлынувших на меня эмоций я начинаю задыхаться, и тогда Гордей перестает целовать и утыкается в мою шею.

Замирает так, но руку никуда не убирает.

- Дыши, Бельчонок, - хрипло произносит мне в ухо, находя его и чуть прикусывая мочку. – Тебе не должно быть больно, только приятно. Для тебя ведь не впервой, ты должна знать, да…

Произносит отрывисто, а потом надавливает сильнее и его пальцы уверенно проникают прямо туда, где еще никто и никогда...Прямо между моих складочек.

- Кажется, как будто в первый раз, но мы-то знаем…, - говорит он и начинает осторожно меня поглаживать.

- Зато будет с чем сравнить, да, Арин? - додавливает, но говорить я сейчас не могу.

Я никогда не трогала себя там в том самом смысле, только механически, когда принимала душ, а потому жар, и вожделение, и удовольствие, такое яркое, жгучее и ни на что непохожее, врываются в меня разом, оглушая и не давая возможности, ни среагировать как-то, ни даже слова произнести.

- Гордей…, - только и могу я выдавить из себя задушено.