Думаю, на пару часов нас бы с ней обоих хватило. У меня интереса, у нее воображения и энтузиазма.

Просто, чтобы закрыть этот гештальт. Поцеловать ее распрекрасный пухлый рот, раз она сама этого хочет, и распрощаться без слез и сантиментов, а потом набрать Марго и заняться уже взрослыми делами.

Для девчонки — приятный опыт, о котором можно рассказать подругам, для меня — ненавязчивая прогулка по розовым единорогам.

— Давайте посмотрим, что у нас тут…

За дверью возня.

— Какие ощущения?

— Больно…

— А так?

— Ай…

— Уколов боитесь?

— Фу… — слышу смешок.

— Шучу.

Бросив стаканчик в мусорное ведро, стягиваю с волос на макушке резинку. Ерошу их пальцами и зачесываю назад.

Спустя десять минут дверь открывается.

В свете новой информации вижу то, чего не заметил раньше — она еще даже не округлилась где надо. Серый короткий свитер открывает тонкую шею и худое плечо с выпирающей ключицей, под свитером грудь такого размера, который, кажется, уходит в минус, ноги в серых ботфортах хоть и стройные, но такие же худые, как и все остальное. И бедра под детской юбкой, думаю, тоже не несут сюрпризов.

Прогулка отменяется.

Какие, млин, пару часов? Окстись, Романов.

Даже, не смотря на цвет волос, она тот случай, на который я бы не обратил внимания, даже если бы нос к носу застрял в лифте. Просто вообще не моя песня. Моя бывшая жена, как ни крути, лет с семнадцати впахивает в спортзале, и на ее теле повсюду есть за что подержаться. Молоденькие наивные студентки вообще не мое, даже для легкомысленных, мать их, поцелуев.

Язык у нее подвешен, это бесспорно, тем не менее, нам пора сворачивать знакомство и разбегаться по домам.

— П-ф-ф-ф… — выдыхаю, положа на пояс руки.

Под моим взглядом лицо-сердечко становится подозрительным. Намек на улыбку испаряется.

Спрашиваю, глядя на нее нейтрально:

— Как дела?

Поджав губы, она на четвертой скорости мечется глазами по моему лицу. Между светло-рыжих бровей прорезается складка. Крылья маленького носа вздрагивают.

Судя по всему, мое прозрение слишком очевидно.

Опустив лицо, роняет на пол сумку и достает из рукава куртки шапку, говоря:

— Жить буду.

— Серьезные повреждения есть?

Повернувшись ко мне боком, суетливо натягивает на плечи куртку.

— Нет, — поднимает с пола сумку. — В рубашке родилась.

Это точно.

Тонкие каблуки ее сапог стучат по кафельному полу, когда идет по коридору, не оглядываясь.

Левая нога у нее еле заметно прихрамывает.

Почесав бровь, медленно пускаюсь следом.

Подойдя к окну, сваливает на него свои вещи и объявляет, стоя ко мне спиной:

— Я дальше сама. Спасибо. За все.

— Не за что, — засунув руки в карманы беговых шорт, останавливаюсь позади.

Думаю, все правовые вопросы касательно собачника возьмет на себя Чернышов, и если будет нужно, с ней свяжутся.

— Я могу отвезти тебя домой, без проблем, — откашливаюсь.

— Эм… спасибо, не нужно.

— Уверена? — спрашиваю, испытывая дискомфорт оттого, что оставлю ее здесь одну.

Ну, или оттого, что мы вряд ли увидимся снова.

— Да.

Осмотрев коридор, все же решаю уточнить:

— Кто тебя заберет? Родители?

Подняв руку, она чертит пальцем на стекле кружок, тихо говоря:

— Угу.

Звучит неправдоподобно.

Черт.

Это не мое дело. Ее кто-то заберет, не сомневаюсь.

Топай отсюда, Романов.

— Тогда счастливо.

— И вам.

Сдав назад, выхожу из травмпункта, не оглядываясь.

Снег завалил крыльцо и дорожки. Постояв минуту, сбегаю по ступенькам и направляюсь к машине по старой аллее, а когда оборачиваюсь, в окне уже никого нет.

6. Глава 6. Люба

— Ты, капец, наказана. Капец тебе. Шапку сними, а то я вижу, ты меня хреново слышишь!