Не ходи, сказала Маша, пропадешь, в который уже раз вспомнилось ему.

Через болота ему не уйти. Здесь нет дорог. Одна дорога ― через хутор.

Хмель стоял во взбаламученной воде, грязной, как лужа в сильный дождь, и пытался сообразить, в какую сторону ему надо бы идти.

Он пробарахтался в болоте долго, прежде чем выбрался на сухое место. Упал на мох, обессиленный.

Вечерело. Краски неба потеряли яркость.

Хмель заставил себя встать и идти.

Цель ― ничто, движение ― все! Кто это сказал? Чей-то лозунг столетней давности. Красивая фраза. А "Дешевая и качественная одежда для вашего малыша" ― это не красивая фраза. Надо же ему было лажануться так! Думал, что проходняк, что так сойдет, схалтурил, в общем. И вот теперь он не в офисе пьет кофе с Ксюхой, а подыхает на болотах. Знал бы, что так все обернется, жилы бы на работе рвал. Чисто был бы, блин, стахановец. Уж лучше от работы доходягой стать, чем в глухих лесах остаться без башки. Он так на себя разозлился, что это прибавило ему сил.

Примерно через час он вышел на дорогу. Только по ней теперь идти, другого выбора у него не было ― смеркалось, и скоро в лесу уже не разглядишь ни зги. Он рискнул идти открыто по дороге, хотя и было очень страшно.

Когда темнота уже готова была поглотить все вокруг, Хмель что-то угадал впереди. Что-то там было. Не лес. Он нырнул под деревья и затих. Сидел так долго, но звуков посторонних не услышал, Пошел по лесу и очень скоро обнаружил, что же там такое за деревьями пряталось. Это был хутор. Тот самый, где Маша жила.

Он вышел к хутору. Он спасся. Теперь он знал, как выйти. Туда, за хутор, все время прямо по лесной дороге. Не может быть, чтобы он не вышел на шоссе.

* * *

Он бесшумно прополз вперед, потратив на преодоление ста метров не меньше получала. Продвинется немного, потом долго лежит, вслушиваясь в звуки леса. Его не раз пытались убить за два последних дня, и он стал чертовски осторожным.

Хмель дополз до кочек, догадался, что это и есть те самые могилы, в которых дед хоронил найденные в лесу черепа да кости, и дальше уже продвигаться не рискнул.

Отсюда ему хорошо был виден дом, но он не мог определить, угадывается ли в окнах свет. И люди никак себя не проявляли. Хмель лежал на мягком осыпающемся холмике и готов был провести здесь в неподвижности хоть всю ночь ― он не сделает ни шага, пока не прояснится обстановка.

Он долго пролежал, прежде чем вспомнил о собаке. Ведь тут был злющий кобель. И ни разу за все время тот не гавкнул. А ведь не мог он не почуять чужака. Должен был среагировать давным-давно, еще когда Хмель полз по лесу.

Что-то случилось за то время, пока здесь не было Хмеля. Какая-то опасность затаилась тут и Хмеля подкарауливала.

* * *

Утром Хмель увидел кобеля. Поначалу, пока еще только рассветало, у стены сарая проявилось какое-то темное пятно. А когда стало светлее, Хмель смог разглядеть в подробностях: это не пятно, а неподвижно лежащий пес. Хмель за ним долго наблюдал, но тот за все время ни разу не пошевелился. Хмель уже не сомневался в том, что пес мертв.

В лучах солнечного света Хмель мог в подробностях разглядывать и хутор. Все здесь было так, как и двое суток назад, когда Хмель сбегал отсюда. Но очень уж безжизненно.

Безжизненно.

Кажется, он правильное слово подобрал.

Он всматривался, отмечая и анализируя каждую деталь, и не торопился покинуть свое укрытие. Ничего особенного он не видел до тех пор, пока случайно не наткнулся взглядом на странный след: казалось, что тяжелое что-то волокли. От хутора ― сюда, где прятался Хмель. Все ближе, ближе Хмель вел взглядом, и вдруг увидел пуговицу. Обыкновенная пуговица. Белая. Маленькая. Какие бывают на рубашках. Она лежала на мху в метре от Хмеля. И по всему видно, что ее недавно обронили. Совсем рядом. Где Хмель лежал. А Хмель лежал на мягком. Свежий холмик был. Осыпающийся.