Наверное, в кино я собралась ради одного – возможности встретиться с таинственным парнем. Хотя на листке, оставленном им вместе с записной книжкой в чулке с моим именем, он написал:

«Не читай то, что я написал в твоей книжке, пока не придешь в кинотеатр.

Запиши в нее свое самое худшее рождественское воспоминание.

Не умалчивай об ужасных подробностях.

Оставь книжку для меня за Мамой.

Спасибо».

Я человек честный и раньше времени не открывала записную книжку. Прочитать ее дома было все равно, что заглянуть в родительский шкаф с приготовленными для меня рождественскими подарками. Я пообещала себе, что открою ее только после сеанса.

Я была готова к тому, что мне не понравится фильм, но была совершенно не готова к тому, с чем столкнусь в кинотеатре. Последний был заставлен с улицы стройными рядами колясок. Видимо, именно в это время показывают детские фильмы и мультики и мамочки могут привести сюда свою малышню, которая бесконечно что-то лопочет, срыгивает и надрывается от плача. В зале кинотеатра стояла сплошная какофония из «ваа-ваа», «мама, хочу…», «нет!» и «мое!». Какой там фильм, я и не смотрела его, отвлекаясь на летевшие в меня с задних рядов крекеры, мелькающие в воздухе детали «Лего» и отклеивание подошв бабушкиных сапог от липкой лужи на полу.

Дети пугают меня. Они, конечно, милые создания, но настырные и неразумные и еще странно пахнут. Поверить не могу, что когда-то была такой же. Удивительно, но сам кинотеатр вызвал у меня большее отвращение, чем фильм. Пока чернокожий комик на экране играл толстую мамашу, мамочки вокруг меня пытались справиться со своей малышней.

Через двадцать минут я не выдержала, вскочила и вышла из зала в тишину и покой вестибюля, чтобы наконец прочитать записную книжку. Но тут ко мне подскочили две мамочки, водившие своих крох в туалет.

– Сапоги у тебя – загляденье! Просто прелесть!

– Где ты такую шапочку взяла? Прелесть!

– Я не прелесть! Я – Лили! – крикнула я.

Мамочки отступили.

– Лили, – сказала одна из них, – пожалуйста, скажи своей маме, чтобы она купила тебе успокоительного.

Другая неодобрительно поцокала языком. Они поспешно увели своих карапузов в зал, подальше от Крикливой Лили.

Я нашла укромное местечко за огромной картонной фигурой, служившей рекламой фильму «Бабулю сбил олень Санты». Уселась за ней по-турецки и наконец-то открыла записную книжку.

Прочитанное опечалило меня.

Как хорошо, что я встала сегодня рано и испекла незнакомцу печенье. Мы с мамой целый месяц делали и замораживали заготовки из теста, поэтому мне нужно было лишь разморозить печенюшки с разными наполнителями, выложить их на противень и испечь. И – вуаля! – у меня с собой жестяной рог изобилия с печеньями всевозможного вкуса (доказательство моей веры в то, что Бука достоин таких усилий): мятного, тыквенного, имбирного, пряничного, с шоколадными снежинками и эгг-ногом. Каждое печенье я украсила соответствующей обсыпкой и повязала на банку бант.

Я сняла наушники и выключила айпод с ораторией «Messiah», чтобы сосредоточиться, а то меня все время подмывало подирижировать карандашом, и начала писать ответ на вопрос таинственного незнакомца.

«У меня было только одно плохое Рождество. В шесть лет.

Тогда, перед самыми рождественскими каникулами, моя мышка-полевка трагически погибла на школьном показе домашних питомцев.

Знаю, знаю, звучит смешно. Мне смешно не было. Происшедшее было зверским убийством.

Прости, но, несмотря на твою просьбу, вдаваться в ужасные подробности я не буду. Мне все еще больно вспоминать об этом.