– Вы правы, мистер Холмс, я работаю на профессора. – В конце фразы он понизил голос, произнося звание Мориарти почти шепотом, полным благоговения. – Ни для кого не секрет, что вы нас давно уже раскусили. Нам велено не спускать глаз с вас и доктора. Правда, речь не идет о том, чтобы угрожать вам, господа. Просто нужно следить, чтобы наши дорожки не пересекались, если вы понимаете, о чем я. – Он огляделся, чтобы удостовериться, что за нами не наблюдают. – Однако сегодня утром, когда я увидел вас, мне пришло в голову, что стоит поговорить, раз мне выпал такой шанс. Хотя, возможно, стоило вступить в беседу у всех на глазах, тогда я мог бы при случае сказать, что это вы захотели пообщаться со мной. Даже если мне пришлось бы провести пару неприятных минут, объясняясь с профессором или с его подручными, можно было бы притвориться невинным агнцем. – Он снова огляделся. – Тайную беседу за багажным отсеком, если меня застукают за этим занятием, объяснить куда сложнее… Ну да ладно, что поделаешь. Во всяком случае, давайте хотя бы потом разойдемся в разные стороны. – Мы с другом кивнули, а Морган продолжил: – Мне… мне нужен ваш совет, мистер Холмс.

Наш поезд пока не подавал никаких сигналов, свидетельствующих о скором отправлении.

– Продолжайте, – велел знаменитый сыщик.

Я понимал, что он надеется выведать какую-нибудь информацию касательно Мориарти, благодаря которой получит преимущество над профессором и его организацией.

– Речь о моем сыне, – сказал Морган. – Юном Джеймсе, или Джейми, как мы его называем. Я не хочу для него такой жизни. Ведь мне известно, сколько крови пролито за каждый шиллинг, который я заработал. Мне приходится дрожать от любого стука в дверь или при виде констебля, идущего в мою сторону по улице.

– И чем я могу помочь? – спросил Холмс.

– Джейми сейчас шестнадцать, – произнес Морган. – Он достаточно взрослый, чтобы начать задумываться, что ему делать со своей жизнью. Подручные профессора уже предлагали привлечь Джейми к нашим делам: будто бы пришло его время стать частью клана. Для начала они хотели поручить ему самые простые задания, например, передать деньги и документы или постоять на стреме. Но я не желаю такой участи для него. Он слишком талантлив. Мне хочется, чтобы он избрал другой путь. Если сын найдет себя, то я его отпущу и позволю не идти по моим стопам.

– Талантлив, говорите? А о каком таланте идет речь?

Морган вытащил из-под полы пальто пачку сложенных листов:

– Вот, сэр.

Он развернул листы, и оказалось, что это рисунки, выполненные чернилами. Холмс просмотрел их, передавая мне один за другим. Наброски, конечно, были любительскими, но явно демонстрировали мастерство художника. Картинки изображали обыденные сценки уличной жизни: лошадь с повозкой, разносчик газет, зеленщик, продающий свой товар. А рисунок руки, держащей цветок, получился не хуже, чем у Дюрера[5]. Листы были сильно помяты по краям, поскольку их много раз передавали из рук в руки и рассматривали. Морган пояснил:

– Это только те, которые я ношу с собой. У Джейми полно набросков, он их рисует в два счета. Словно бы рука сама двигается. Причем он может работать как карандашом, так и углем и красками. Дома у нас есть по-настоящему красивые картины.

Холмс сложил листы стопкой и протянул обратно Моргану, который сунул их во внутренний карман пальто.

– Если это, по вашему мнению, заурядные работы, а дома вы храните «по-настоящему красивые», тогда у вашего сына и впрямь исключительный талант. Но при чем тут я?

Морган подошел еще ближе и заговорил взволнованным голосом: