Смотрю – он альбом дембельский клеит.
А на обложке ромб красно-белый вытиснен, как из железа.
Ни хуя себе, ведь он из Киева, и фамилия соответствующая: Колодяжный.
– Вы за «Спартак» болеете, товарищ сержант?
– Ты чё, охуел – давай пузырь! Просто альбом достал по случаю, на халяву, ага… А эмблему не сковырнёшь, иначе обложка подпортится.
И любовно гладит альбом и бутылку.
Губа один
Довелось мне, когда попал в действующую часть, чалиться на Рижской гарнизонной гауптвахте.
Самое страшное было, когда в караул заступали моряки.
Двухметроворостые жлобы «годки» и «подгодки» устраивали нам игру.
Называлась она «море».
В огромный коридор между камерами выливалось неимоверное количество воды, прямо на пол.
С одной стороны коридора прямо на бетон клали одиннадцать человек и с другой – тоже.
В центре бросали мяч.
До него надо было ползти на брюхе прямо в воде. Мяч передавался игрокам своей команды как угодно, но тоже на брюхе.
Кто первый доползал, тот и хватал мяч.
Играть можно было любой частью тела, но всё только ползком.
Победитель должен был попасть мячом в противоположную стену.
Морячки же вместо мяча пинали нас ногами, подгоняли сильными ударами прямо в голову и по почкам.
А ещё любой, попытавшийся приподняться, получал от морячка с носка удар по лицу, прямо в нос.
После таких игр можно было угодить на кладбище.
Один молодой узбек «зажмурился» прямо в медсанбате.
Вот такой был футбол.
С тех пор я не люблю моряков…
Губа два
Но не всегда печально на «губе». Уже перед самым дембелем ротный дал мне десять суток за самоход.
И отправился я в Черняховск. Там всем заправлял писарь, старшина по званию и как раз с моего призыва.
Он был приписан к дисбату в Перми, но по армейскому бардаку был формальным и не формальным начальником гарнизонной гауптвахты.
Начальники караулов старались с ним не связываться, и он вершил свой личный прибалтийский суд.
Звали его Арвидас, и жил он в отдельной, со всеми удобствами оборудованной камере.
Два мягких матраса, домашняя пуховая подушка, радиоприемник ВЭФ, кассетник «Весна».
Фотографии артисток во всех позах были развешаны по стенкам камеры, как в Эрмитаже.
Ходил писарь в «хромачах» и офицерской полушерстяной форме.
Сдружились мы с ним крепко, и я получал наряды на работу в самые блатные места.
Водочный комбинат.
Да!!!
Нас поставили разгружать вагоны с солью и сахарным песком. Оказывается, эти компоненты используются при производстве водки.
Пока мы работали, то сердобольные работяги влили в нас столько водяры, что обратно караул нас принёс практически на руках.
Идти самостоятельно никто не хотел, да и не смог бы при всём желании.
Наутро при обходе камер очередной начальник караула добавил мне очередные пять суток за «неуставной вид».
Арвидас сказал, что это хорошо… и послал меня утром подметать улицу возле булочной-пекарни.
Обратно я вернулся с полным пузом булок и бубликов, да ещё и ребятам прихватил; галифе свисало, как хобот у слона.
Писарь не унимался и в обед послал меня «баландёром» за супом и кашей.
Еду брали в ближайшей воинской части, наполняли зелёные бочки и армейские рюкзаки.
А со времён Суворова Александра Васильевича в армии изменения произошли небольшие.
«Щи да каша – пища наша».
Ещё писарь договорился с конвойными, и я сгонял в магазин за портвейном, который спрятал в бочки со супом.
Обед был на славу!
Наваристый супец с мослами, каша-кирзуха с комбижиром, компот из сухофруктов.
Наконец, десерт по-гауптвахтовски.
Свежая выпечка – прямо из пекарни – и две огромные «бомбы» креплёного вина «Солнцедар».
Но это не всё, дорогой читатель.