– Своими – чем? – подмигнул Сергей Валерьевич. – Что-то не так было? Вы желаете провести работу над ошибками? Прямо сейчас или все-таки до ночи отложим?

– Да ну тебя! Я насчет Борьки поговорить хотела. Точнее, насчет Алены.

– А что насчет Алены? Хорошая девочка, умница, красавица…

– Скажи еще – комсомолка, спортсменка… Алена очень хорошая девочка, но вот родители…

– Да знаю я! Но я ж не врач-нарколог! Девочка-то в чем виновата?

– То-то и оно, что ни в чем. Ты ж понимаешь, что как только они получат свои аттестаты и Борька заработает свои первые три рубля, они тут же снимут себе какой-нибудь сарай и станут там с утра до вечера и с вечера до утра распевать арии про рай в шалаше?

– Ты опасаешься, что сарай этот мало того что на краю географии может оказаться, так еще и юные влюбленные, обеспечивая себе самостоятельность, могут надорваться?

– Ну да, что-то в этом роде.

– Да, бывает, – Сергей Валерьевич вздохнул. – Но что-то мне подсказывает, что у моей сообразительной супруги уже есть в голове гениальный план: чтоб и овцы сыты, и волки целы. Ну, или наоборот.

– Сереж, я серьезно. Я тут встретила почтальоншу нашу, тетю Лизу. Да знаешь ты ее, она еще дворником на полставки подрабатывает.

– Ну, положим, знаю. Собачка у нее смешная, на снеговой лопате любит кататься.

– Точно, Мусей ее зовут, – Мария Петровна засмеялась. – А дворником тетя Лиза пошла, чтоб сыну своему не мешать. Ну, в смысле квартирного вопроса. Сама в служебной живет, а сын вроде и отдельно, но в то же время на глазах. Квартира-то у них в трех шагах от нашего дома, в угловой девятиэтажке.

– А при чем тут… – Сергей Валерьевич смотрел на жену с некоторым недоумением.

– При том, что Сашка ее – хороший, кстати, парень, без нынешних закидонов – недавно уехал по контракту работать. На два года. В Канаду.

– И квартира осталась…

– Ну да! Тетя Лиза уже в служебной привыкла, говорит, чего я туда-сюда перебираться буду. Там две комнаты, она все свое и Сашкино имущество в одну стащила, заперла, получилась как будто однокомнатная, – она подвела мужа к окну. – Вон, смотри, второй этаж сверху, где на балконе старый холодильник. И пусть Борис с Аленой ничего не придумывают, начинают спокойно там жить, а дальше пусть женятся, не женятся, это уж как выйдет. Главное, чтоб они в погоне за самостоятельностью не надорвались в самом начале и глупостей не наделали. Что скажешь?

– Что тут скажешь? – Сергей Валерьевич церемонно поклонился. – Я всегда знал, что жена у меня – всем головам голова. Только… А мы потянем?

– Мы – да не потянем? – засмеялась она. – Мы же вместе.

Выйдя из душа, Борис обнаружил сгрудившихся в раздевалке Босса, Клыка и явно нервничающего Глеба. Ну, да и было отчего – Босс рассматривал его рисунки. Перелистывал по одному, подносил к свету, щурился, качал головой, даже причмокивал:

– Да ты, дорогой товарищ, просто какой-то Шишкин! – Босс одобрительно щелкнул языком. – Или этот, как его, который девятый вал изобразил. Не помню фамилии. Помню, что армянин. Хорошо картинки продаются?

Слабо улыбнувшись, Глеб повел плечом:

– Я их вообще-то не продаю, это же всего-навсего наброски.

Он умоляюще посмотрел на брата – спасай, мол, тону. Его и впрямь подташнивало, как бывает после чрезмерного напряжения.

– А, ты из них потом нормальные картины делаешь? Ну и правильно! У нас тут все тренируются. И ты, значит… Ну, а если это все-таки продавать, то сколько будет стоить? Так, ориентировочно, – не унимался Босс.

– Если ты знаменитый, раскрученный художник, то дорого. Если никому неизвестный, то ровно столько, сколько стоит эта бумага. Даже меньше, потому что бумага уже использованная, – отрезал Глеб, протягивая руку за альбомом.