Вытягиваю руку, чтобы остановить ее жалкие попытки. Касаюсь холодных пальцев, и она вздрагивает. Бросает на меня пытливый взгляд. Отвожу ее ладони в сторону, но почему-то не отпускаю. Ремень отщелкиваю уже другой рукой.   

Луиза кусает нижнюю губу и часто дышит. Привлекает внимание к своим губам. Чистым, без единой капли помады. Член в штанах болезненно дергается. Наливается кровью и увеличивается в размере.

 Подаюсь вперед всего на пару сантиметров. Ее лицо совсем близко. Если я сейчас потяну ее на себя, не остановлюсь. Это не просто возбуждение. Это смесь злости, обычного мужского желания и моих воспоминаний. Она не просто девка. Она что-то более глубокое, личное. Прошлое. Точнее уже прошедшее. Но до сих пор откликающееся во мне.

У меня нет желания ей мстить или смешивать с грязью. Я использую ее в открытую, и она это прекрасно знает. Но то, что на протяжении всего этого времени творится внутри меня самого, выходит за рамки.

14. 14

Мы сидим в какой-то ненормальной тишине. Она поглощает собой все живое. Тянусь к двери, но что-то внутри меня останавливает. Спина прилипает к креслу. Он все еще сжимает мои пальцы, подушечки которых покалывает от волнения.

Чувствую на себе взгляд и реагирую. Облизываю губы, замечая, как дергается его кадык.

Между нами слишком маленькое расстояние. Слишком. Очень тесно и жарко. Воздух накаляется с каждой пройденной секундой. Сухость в горле становится режущей, болезненной. Поочередно вытягиваю пальцы из его некрепкого захвата.

– Я пойду, Клим, – тянусь к двери, которая почему-то теперь оказалась за спиной. Я повернулась к нему лицом и сама того не заметила.

Нужно выдохнуть. Что на меня нашло? Глупость какая. Возьми себя в руки, Луиза. Ты со всем справишься.

– Иди, – говорит тихо, не отрывая от меня взгляд. Пристальный, тот, от которого по моему телу бегали мурашки еще день назад. А сейчас, сейчас все как-то иначе.

Я придумываю. Все себе придумываю. Но, вопреки внутреннему протесту, провожу пальцами по мужскому запястью. Почему-то так сильно хочется его коснуться теперь уже самой. Удостовериться, что он настоящий, наверное.

Глупый жест. Лишний. Но ужас в том, что я ничего не могу понять по его глазам. Ничего. Там так пусто и безнадежно, что холодок невольно щекочет позвоночник.

– До встречи, – отдергиваю руку.

– Я позвоню, когда понадобишься.

Вот он, прежний тон. Вяземский откидывается на спинку кресла и вытягивает руки. Кладет их на руль. На меня больше не смотрит. Очарование момента тает. Меня словно щелкают по носу.

 Выхожу из машины.

На улице меня сразу обдувает холодным ветром. Поднимаю воротник и спешу к подъезду. Машина Клима так и стоит на месте. Я спиной чувствую его прилипший ко мне взгляд.

Прячусь за железной дверью и накрываю рот ладонью. Дыхание сбилось, а мое белье, кажется, промокло. Я возбудилась. Возбудилась от одних взглядов. Четыре года полного отвращения к мужчинам, а теперь вот так. Просто…

Пока поднимаюсь в квартиру, привожу свое лицо в порядок. Стираю растекшуюся тушь все той же салфеткой, что дал Клим. Я сунула ее в карман. Обмахиваюсь ладонями в надежде, что краснота глаз и щек уйдет.

Поворачиваю ключ и толкаю дверь. Не успеваю переступить порог, но уже слышу голоса. Громкий надрывный плач и растерянные Ромкины утешения. Что за черт? По пути в гостиную снимаю пальто и застываю в дверном проеме.

На нашем диване, можно сказать в центре нашего милого семейного гнезда, сидит Геля. Ромка бегает вокруг, подает ей воду, салфетки и даже пытается подбодрить.  Правда, на все его реплики Ангелина реагирует одинаково, завывает еще громче. Слезы на ее щеках достигают размера гороха.