Вскидываю взгляд, не пугаюсь зеленых глаз. Изучения тоже.

– Вы не откажетесь? – Спрашиваю напоследок. Салманов переводит голову из стороны в сторону.

– Ты очень красивая.

Скольжу взглядом вниз по мужскому носу, губам, подбородку и шее. Останавливаюсь на груди. Смотрю в нее. Мне нечего ответить.

Высвобождаю пальцы и снова сжимаю букет.

Слышу, что сзади подъехала машина. Оттуда выходят люди, баба говорит:

– Пойдемте…

Скорее всего, я почти ничего не запомню из сегодняшнего дня.

Мне кажется, что в мечети душно, мало воздуха, я в панике… Почему-то боюсь грохнуться в обморок, хотя это же могло бы стать спасением? Есть вероятность, что надо мной бы даже сжалились?

Может быть всё, но я зачем-то всеми силами держусь за ускользающее сознание.

Айдар надевает тюбетейку перед входом, в моей голове проскальзывает мысль, что таким я вижу его в первый и последний раз.

– Идет мне? – он даже шутить пытается, а я неопределенно мотаю головой. Мир сошел с ума, если навязанный муж надеется на мое одобрение.

Кажется, что легкие атрофировались. Я так мечтала о своем первом свободном вдохе, а в мечети каждый делаю, преодолевая.

Только на третьем повторении вопроса муллы я выталкиваю из себя заветные страшные слова согласия.

Сшиваю свою душу с душой нелюбимого мужчины нитями, которые дал нам в руки Аллах.

Когда мы с Айдаром выходим, слышу радостные возгласы и многочисленные «иншалла». Это уже гости. Ресторан тут неподалеку, поедем кортежем.

Айдар Салманов держит мою руку крепко. Не похоже, что собирается отпускать.

Подводит к своей машине, помогает сесть на пассажирское. Мама рвется поехать с нами, чтобы помочь мне с платьем, но я к своему облегчению неожиданно слышу «рехмет, Данията. Справимся».

Мама не настаивает, а Салманов захлопывает мою дверь, обходит машину, снимая с темечка тюбетейку и пряча ее во внутренний карман, занимает место водителя и сжимает руль.

Мой муж.

Он теперь мой муж.

Цепенею.

Мы доезжаем до ресторана в тишине.

Всё окружающее нас веселье кажется мне ненатуральным. Напускным. Его и так меньше, чем обычно. А сегодня для меня вообще ни одно слово, ни один взгляд не в радость.

Айдар посвящает куда больше времени своему телефону, чем мне, еде и гуляниям. Иногда поворачивает голову и спрашивает, всё ли хорошо?

Я неизменно киваю и отказываюсь от любой помощи.

Ловлю себя на мысли, что если мы будем жить так… Может получится?

А потом вспоминаю, что мне предстоит, и тону в отчаянье.

Я знаю, что первый раз у Лейлы с Азаматом случился после свадьбы. И я знаю, что у подруги всё было именно так, как мечтала. А сама, боюсь, умоюсь слезами.

Выездная церемония сводится к тому, что мы просто вдвоем подписываем привезенные работницей ЗАГСа бумажки.

Я становлюсь Салмановой.

Это уже не вызывает слишком бурной реакции. Какая разница, если я себя ему в мечети отдала?

Айдар отказывается танцевать, веселиться, на все реагирует легким взмахом руки. Ко мне тоже в какой-то момент просто перестают подходить.

Подозреваю, мы войдем в историю как новобрачные, больше напоминающие истуканов. Но это – меньшая моя проблема.

Я непроизвольно то и дело кручу кольцо с большим, тяжелым камнем на пальце. Это мой махр. Очень щедрый. Которому я не могу радоваться.

Одновременно жду конца мучений и надеюсь, что этот конец будет оттянут, потому что за мучением толпой в мою жизнь придет мучение уединением. Я старательно отгоняю от себя картинки, как пройдет эта ночь. Не жду ничего хорошего.

Однажды Айдар кладет руку на наш с ним стол довольно близко ко мне. И меня дрожь пробирает, потому что его пальцы всё такие же красивые. Он весь красивый, вкусно пахнет, опрятен, наверняка умел, но мне плохо от мысли, что я подписалась во всем ему подчиняться. Мне нужно больше. Намного.