Я сбегаю по лестнице на первый этаж и сразу же замечаю Захара в компании нескольких девушек и парней, что-то активно обсуждающих. Он всегда легко выделялся на фоне остальных: высокий рост с атлетическим телосложением благодаря любви к баскетболу, загорелая кожа, шикарная белозубая улыбка и орлиный взгляд карих глаз. Но больше всего поражала его уверенность в себе! Даже сейчас он стоит, спрятав руки в задние карманы джинсов, и время от времени кивает головой, а я по-прежнему млею, наблюдая издалека.

Я решаю дождаться окончания их разговора, поэтому скрещиваю руки на груди и переминаюсь с ноги на ногу, внимательно глядя на объект своей заинтересованности. Мне нельзя его упустить. Важно поговорить. Сегодня. Сейчас. Расставить все точки над «и».

И в идеале забыть прикосновения его рук и губ…

Я мысленно ругаю себя за глупость. Что было — то прошло!

Брюнетка с ногами от ушей в модном наряде — наверняка такая же богатенькая, как и он, — смотрит на меня с прищуром, а затем кладёт руку Оболенскому на плечо и кивает в мою сторону. Меня же несказанно поражает: «Как у неё с голыми ногами ничего не отмерзло? Октябрь же на дворе! Не июль!», после чего я легко угадываю по её губам вопрос:

— Кто она?

Самой любопытно, что бы он ответил.

Захар ухмыляется и что-то говорит ей с игривой улыбкой. Наверняка называет меня очередной воздыхательницей… что отчасти верно… Он, притянув девушку за талию, чмокает её в щёку, затем пожимает руки парням, и они расходятся. Легкий укол ревности таки ударяет в сердце, и я поджимаю губы. Захар продолжает стоять, ожидая меня, но сам не идёт навстречу. Я заставляю ватные ноги двигаться вперёд, оказываюсь рядом с ним и несмело поднимаю взгляд.

— Нам нужно поговорить, — почти шепчу я. — Это не займёт много времени.

— Ну, если надо, то говори… Я тебя слушаю: не глухой, — отвечает он сухим тоном, от которого меня ещё больше начинает трясти.

— Давай поговорим, где не так людно? — Я кошусь на студентов, снующих вокруг и поглядывающих с любопытством. — Даже у стен есть уши.

Оболенский вновь ухмыляется, а затем кивает.

— Иди через второй выход со стороны актового зала. Я выйду через главный, чтобы нас не видели вместе. Обсудим всё в сквере…

Он сразу же разворачивается на пятках и уходит, словно не желает слушать вероятные возмущения, а мне становится больно от такого предложения. Захар стыдится меня. Не хочет, чтобы кому-то стало известно, что он спутался с обычной простушкой. Пересилив чувства, от которых хочется зарыдать, я иду к уговоренному месту встречи.

Высокие зелёные изгороди, ажурные разноцветные кроны берёз и высаженных в том году краснокнижных японских кленов позволяют нам скрыться от чужих глаз. Не удивительно, что Оболенский выбрал именно непосещаемый студентами сквер… Захар уже стоит там, сцепив руки в замок за спиной, и сверлит меня испытывающим взглядом.

— Ну и что стряслось? Зачем ты за мной следишь? — цедит он холодно.

То ли его интонация, то ли осенний ветер виноваты, но меня начинает бить ознобом, и я пытаюсь расслабиться. Дрожь усиливается, мысли кружат в голове, отчего сложно сосредоточиться.

— Я не слежу, — пытаюсь оправдаться. — Просто… Я… Я…

Мне тяжело сказать эти злосчастные слова, ведь это означает, что я признаю их для самой себя. Врач ещё не подтвердил результат, а тесты ведь могут врать? Даже если их пять штук… Бракованные, мало ли? Или я — косячница?

Зря всё Вите рассказала под давлением истерики, как бы родителям ненароком не сболтнул… Да и этого всего не было бы…

— Что «ты»? Не тяни резину! Сказала «недолго», а сама сопли развозишь, — вскипает Захар.