Стол был заставлен разнообразными блюдами, каждое из которых было произведением искусства. Здесь были и жареные поросята, фаршированные яблоками и орехами, и запеченные фазаны, украшенные перьями и ягодами, и множество других деликатесов. Также на столе стояли кувшины с вином и графины с фруктовыми соками.

Обильное слюноотделение вызывали разнообразные мясные блюда, такие как запеченная оленина с хрустящей корочкой, фаршированная грибами и овощами. Жареные перепела возвышались горкой на большом блюде. Тушеные в молоке кролики и фазаны, украшенные настоящими перьями, думаю, стоили потраченных бедными поварами многих часов на их изготовление. Все блюда были украшены цветами. В воздухе царили восхитительные ароматы, исходившие от блюд. Все это великолепие создавало атмосферу праздника и роскоши.

Я сидела с прямой спиной, правильно расположив локти, и спокойно вкушала деликатесы. Я знала правила этикета и могла с легкостью их соблюдать. Мама моему воспитанию, достойному благородной девицы, уделяла много времени. Она учила меня так, будто мне завтра идти на светский прием. Мама запрещала мне использовать в речи бранные и просторечные выражения, и сама она всегда ела грациозно, сидя с прямой спиной, будто родилась в высокородной семье. Внезапно меня прошил мысль: а кто она на самом деле была? Ведь глава Дома не мог жениться на простолюдинке. Аристократы всегда женились только на аристократах. Надо все выспросить!

Между фазаном и порцией салата с тунцом, отец, видимо, решил, что пора приступать к расспросам.

— Ноа, расскажи нам о себе. Как ты жила?

Я прочистила горло и заговорила:

— Мы жили в маленьком городке на юге Анцема — Риале. Мама работала в школе учителем этикета и литературы. Я этим летом окончила школу и собиралась ехать поступать в колледж, причем к вам сюда — в Баску.

Я сжала вилку и голос дрогнул. Воспоминания о смерти мамы всегда проходились внутри болезненной волной и отдавались острой болью в сердце.

— Дорогая, расскажи, как она умерла? — отец задал вопрос, участливо глядя на меня.

— Мама заболела, врачи думали, что обычная простуда, но пошли осложнения и она быстро скончалась. Разом ее не стало, — тихо договорила я и опустила взгляд, уставившись на скатерть, белоснежную как наша жизнь, как только мы приходим на этот свет. А потом разные пятна начинают ее разрисовывать. Черные — беды, красные — утраты, желтые — радость и счастье. Пока, наконец, наша скатерть жизни не станет холстом, краски которого нарисовала наша судьба.

— Очень жаль, Ноа, что я встретил тебя так поздно, — сдавленным голосом проговорил отец.

Есть мне перехотелось, и я положила вилку и нож на тарелку.

Отец сделал знак слуге и мне подлили вино. Я к нему не притронулась, не любила горячительные напитки. Брат молча ел, и он выпил уже несколько бокалов рубинового вина. Квирида ела медленно, скорее просто ковыряясь в еде, и бросала на меня настороженные взгляды, будто ожидая от меня подвоха.

— Ноа, а какой ты магией обладаешь? — перевел Арак тему разговора, но опять неудачно попал. Тема магии для меня тоже была болезненная.

— У меня нет магии, — тихо ответила я и посмотрела на его реакцию.

Брови Арака поползли вверх, а взгляд он непроизвольно перевел на мое запястье, обмотанное шелковой лентой. Да, я знаю, что это странно. Последователей Сейны и убивали как раз за сильную необычную магию. На что-то сломалось. Я так ее ждала! Я так жаждала быть магом!

В нашем мире много магов, много волшебства. Я так хотела ей обладать! Но ничего не выходило. Я очень сильно расстраивалась, и мама говорила, что, может, лет в восемь она проснется, как у многих. У самых сильных она проявлялась лет с двух, а то и раньше. Я все спрашивала и спрашивала маму, когда же она проявится. Она каждый год мне говорила, подожди. Чем слабее маг, тем позже она появится. Потом я становилась все старше, и в шестнадцать лет уже перестала спрашивать, но ждать и надеяться — нет.