Я – Сергиенко Марина Васильевна, мы отдыхаем с Кариной на берегу Ладожского озера… Карина поправила очки… Бегают и орут дети… Я иду по воде… И вдруг, как вспышка молнии – отчетливое воспоминание о том, как скрученное болью тело, извиваясь, уходит на глубину, а там, высоко-высоко, сквозь зеленоватую толщу воды виднеется огненный шар солнца…

Получается, я что – утонула?! Все еще задыхаясь незнакомым воздухом, чувствуя нелепость, неправильность, несогласованность собственного тела, личности, странной обстановки вокруг, я закрыла глаза и рухнула на топчан, пытаясь понять и осмыслить произошедшее.

Несколько минут я бездумно лежала бревном с закрытыми глазами, выравнивая дыхание и сердцебиение. Потом, стараясь не делать «мысленных скачков» резко, начала собирать в одну кучу все, что успела заметить и понять.

«У меня чужое тело… Я не в больнице… И это не квартира», – тут я начала сама задавать себе вопросы и сама же на них отвечать:

-- Почему это не квартира?

-- Грязные беленые стены и такие полы в квартирах не бывают, даже в бомжатниках.

-- Тогда где я нахожусь?

-- Не очень понятно, возможно – деревня, потому что попахивает навозом, хотя окно закрыто и даже завешено короткой шторкой.

-- Точно не больница? Может быть, как раз сельская больничка и есть?

-- Даже в самой глухой деревне не может быть медпункта, где полы будут земляными, а постель – вот такой.

-- Может, Карина отвезла меня к какой-то местной знахарке?

-- Ни одна знахарка в таком сарае жить не будет. Кроме того, знахарка не способна поменять мне тело… -- тут мысли снова сбились в кучу, я почувствовала сильную усталость и довольно быстро погрузилась в сон.

Этот безумный внутренний диалог продолжался не слишком долго. Думаю, это была защитная реакция организма, мозга или души. Кто знает, что именно было первично для выживания, но больше всего этот сон напоминал хороший медицинский наркоз.

Когда я вновь «включилась» в жизнь, мне было уже немного проще принять то, что тело, в котором я очнулась, не мое. Это была самая безумная вещь, которую первый раз я даже побоялась обдумать: слишком это смахивало на сумасшествие. Но, вставая, я не могла не видеть новых чужих рук и ног, которые вдруг стали моими. Да и темные волосы совершенно точно принадлежали не мне.

Сейчас я лежала все еще с закрытыми глазами, принюхиваясь и прислушиваясь к новому миру. В комнате явно кто-то был. Я слышала шаги, кряхтение и вздохи, двигались какие-то вещи, что-то брякало. Потом человек подошел совсем близко к кровати, и мне на лоб легла тяжелая, влажноватая рука. Послышалось какое-то бормотание, что-то вроде:

-- Хвала милостивой Ман (Маан, Моан или даже – Муан), – я толком так и не расслышала.

Голос вроде бы был женский. Рука еще чуть погладила меня по лицу, и человек отошел. Я не знала, как дальше лежать неподвижно – внутри все кипело от всплеска адреналина.

Нет, я не испытывала страха за жизнь, однако, прекрасно понимала, что заняла в этом мире чье-то место. Мне казалось, что как только я открою глаза, все сразу поймут - я пришлая чужачка, захватчица.

Кроме того, женщина говорила не на русском. Довольно мягкий язык, но точно не славянский. И хотя я прекрасно ее поняла, все равно не соображала, как я смогу разговаривать на языке, которого не знаю?!

Это порождало состояние паники. Но лежать неподвижно и делать вид, что сплю дальше было просто невозможно: тело требовало движения, туалета, еды, а мозг требовал хоть какой-то ясности. Я открыла глаза и села.

За это время в комнате ничего не изменилось, кроме того, что стало значительно темнее. На столе, часть которого была заставлена глиняными посудинами, в небольшой плошке с длинной ручкой горел огарок свечи. Сероватые беленые стены и углы комнаты тонули во мраке, а огонек клал жирные желтые мазки света на старое дерево стола, миску с каким-то варевом и саму женщину – пожилую, невысокую, грузную.