– Ломоносов, – усмехнулся все тот же студент, – это исключение. Когда это было, а мы все его вспоминаем. Почему же тогда сегодня не появляются новые Михайло Васильевичи?

– Хорошо, еще один пример из советского прошлого – Лев Семенович Понтрягин, великий математик. В тринадцать лет потерял зрение, когда в его руках взорвался примус, и вопрос о школе был закрыт, но на помощь пришли одноклассники. Желая помочь другу, они потихоньку объясняли ему, что писал на доске учитель, и читали вслух книги после занятий. Отец почти сразу умер от горя, а мать, простая портниха, помогала слепому сыну делать уроки и читала, читала, читала. Позже сам Лев Семенович вспоминал, как трудно ей было проговаривать учебники по математике, объясняя непонятные ей самой формулы никогда не видевшему их сыну. Закончив школу с золотой медалью, он хотел пойти в какое-нибудь ремесло, но мать, повторюсь, простая портниха, понимая, что сын увлекается метаматематикой, настояла, чтоб он продолжил учебу в институте. Позже этот слепой мальчик не только оставит след в мировой науке, но и помешает переносу русел сибирских рек.

Эрик хотел привести еще пару примеров из недавней истории для активного студента, но увидел, как через заднюю дверь в аудиторию тихо зашел полковник.

– Но если вы хотите все же о нашем времени, давайте я приведу вам такой пример. Моя мать – медсестра, которая закончила медучилище, не потянув институт. Моя бабка по материнской линии – повариха в столовой, а дед – кочегар. В графе «отец» стоит прочерк, родительница не любит отвечать на мои вопросы о нем, но бабка, будучи женщиной простой и резкой, называла его иродом и бессовестным свином, не знающим ничего кроме водки, что, как мне кажется, очень красноречиво описывает моего сбежавшего папашу. Я же в пятилетнем возрасте, по словам родительницы, научился читать и писать. Вы спросите, как? Нет, не мама меня обучила, она постоянно работала, чтоб прокормить нас. В перестройку ей, матери-одиночке, было очень несладко. Днем, конечно, был детский сад, но особенность работы медсестры такова, что раз в три дня она уходила на дежурство, а иногда и чаще, чтоб заработать чуть больше. Бабушка и дед жили в Подмосковье, и ехать было им далеко и долго, и потому мама просила соседа, живущего через стену, учителя-пенсионера, иногда заходить и проверять меня, остававшегося одного на ночь. Вот он, пытаясь читать сказки, и обнаружил мои способности, потому что вместо того, чтоб спокойно слушать старика, я спрашивал его о буквах. Так мы стали заниматься. Дальше я уже пошел сам. На самом деле, все есть в книгах, помните, как у Джека Лондона в романе «Мартин Иден»: достаточно просто читать, чтоб всему научиться. В шесть лет я уже пошел в школу и закончил ее экстерном в двенадцать. Сейчас, в сорок лет, я доктор исторических наук, профессор, что в моем возрасте нонсенс. Хотя, как мы с вами помним, моя генетика этому не способствовала, – с гордостью закончил он свою речь, но тут противный студент задал самый отвратительный вопрос, какой только мог.

Эрик и сам в последнее время много раз задавал его себе и, увы, не находил ответа.

– Ну и что дальше?

От нужды отвечать спас звонок, оглашающий окончание пары.

– Продолжим на следующей лекции, – сказал Эрик, стараясь не показать, что вопрос его задел.

Когда студенты почти моментально скрылись из аудитории, он громко произнес, глядя на верхний ряд парт:

– Товарищ полковник, ваши визиты перестают меня радовать и начинают пугать.

– А зря, – ответил тот буднично. Он достал свой блокнот и начал что-то там писать.