Они с детства были соседями, жили на одной площадке – Эрик, серьезный и сложный, и легкомысленная и простая Алька. Разница в десять лет, лишь придавала их отношениям братско-сестринский флер. Эрик действительно переживал за нее, за ее судьбу. Когда она выходила замуж, он знал, что у нее с этим мужчиной ничего не получится, но молчал, ожидая, когда она прибежит к нему вся в слезах, и жалел ее. Иногда ему казалось, что может вот она, эта любовь, он может, он все-таки способен на нее, пусть всего лишь на братскую, но понимал, что и здесь испытывает исключительно жалость. Алька росла с бабушкой, та беспощадно пила, и жизнь маленького человека с детства была невыносимой. Эрик вновь просто пожалел девчонку и взял над ней шефство. Альке просто не повезло, у нее не оказалось такой мамы, как у него, которая, когда предали ее, не предала сама.

Из-за своего взрывного характера, Алька не задерживалась на работе и перебивалась мелкими заработками. Но у нее был один плюс – дух авантюризма, что очень подходило, для этого проекта, и их дела быстро пошли в гору.

Итак, надо до завтра изучить папку, лежащую в его модном кожаном портфеле, собрать чемодан, а утром самолёт. От предвкушения возможной загадки настроение поднялось.

– Сыночка, – услышал он голос мамы из гостиной. Это было странно, обычно она сама всегда приходила, если что-то хотела сказать. Именно потому, что это выбивалось из модели ее поведения, Эрик поторопился на зов.

Мама лежала на полу, ее губы были синие, она часто моргала, видимо, пытаясь прийти в себя.

– Скорая, срочно, у женщины сердечный приступ, – даже не наклонившись к родительнице, Эрик тут же набрал номер экстренной службы. Его мозг отказывался терять время на сантименты и охи, глупые вопросы типа «что случилось» и «как ты себя чувствуешь», выбрав единственно правильный путь. Потому что именно эти действия были конструктивными, именно они подразумевали под собой благодарность за жизнь. Все остальное – слезы, крики, причитания – прерогатива любви.

Андрей Североярский, юноша девятнадцати лет, адъютант Александра Васильевича Колчака, продрог до костей, но не спешил кутаться во всё, что попадалось под руку, как это делали чехи, охранявшие состав. Они быстро приспосабливались, даже уже научились материться по-русски и, обвязанные шалями, как заводские сторожа, вполне себе смахивали на местных. Один такой только что вышел из вагона верховного главнокомандующего, приказав Андрею передать адмиралу строжайшие указания, а он стоял возле двери, ведущей в купе Александра Васильевича, и не знал, как это сделать. Как же так, как могло произойти, что теперь какой-то чех или француз мог приказывать русскому правителю?

– Войди, – услышал Андрей и еще раз удивился гению Колчака. Ему иногда казалось, что у него есть глаза даже на спине.

– Александр Васильевич, не спите? – Он осторожно вошел, прикрыв за собой дверь. Андрей Североярский был искренне предан Колчаку и смотрел на него как на Бога.

– Почему остановились? – спросил адмирал устало.

– Мы на станции Зима. Чехословацкий полк, что теперь охраняет состав, взял под контроль управление всем поездом. Ими был отдан приказ остановиться здесь на несколько дней. Они не выпускают из вагонов никого – ни сотрудников Госбанка и Госконтроля, ни офицеров. Сказали, будут менять вагоны местами.

– Мы должны были это делать еще на станции Тыреть, почему поменялись планы? Опять Зима, вот и не верь в судьбу… Я был здесь год назад, тогда в округе был всего один приличный дом, чуть поодаль, губернатор иркутский себе когда-то построил для отдыха в лесу, да так ни разу в нем и не побывал, вот меня туда и поселили. Хорошая усадьба, добротная, а как там дышится, а какие там кедры вокруг! Кстати, оставил я там старого мичмана на хозяйстве, приглядывать, так сказать, за домом. Видимо, не зря, придется еще пожить в нем, – адмирал вздохнул. – Повинен я, наверное, в чем-то, хотя и не хотел никогда ничего дурного. Ты знаешь, есть такое поверье, что название Зима происходит от бурятского «зэмэ», что означает «вина, провинность». – Колчак говорил, потирая красные глаза. – По преданию, бурятский род, проживающий в этой местности, считался чем-то очень провинившимся перед своими богами. – Он нехотя встал. – Пойду переговорю с командиром чехословацкой охраны, сколько стоять будем, может, на время стоянки мне в тот дом поселиться.