– Нельзя же просто лежать и истекать кровью.

– Позвоните еще раз медсестре.

– Мы уже звонили. И не раз. Она говорит, чтобы мы привезли тебя. Они нас ждут.

– Позвоните другой медсестре.

– Мам, ну прошу тебя.

– Идиотизм.

– Не надо называть меня идиоткой.

– Я не называла тебя идиоткой.

– Так кого же ты только что назвала дураком?

– Никого. Я просто сказала, что это идиотизм.

– Что идиотизм?

– Что от крови из носа можно умереть. Я лично не собираюсь.

– А медсестра сказала, что это возможно.

– И доктор сказал, что это возможно.

– Если мы поедем туда, то мне уже не вернуться.

– Вернешься.

– Нет.

– О господи.

– Я не хочу туда ехать.

– Мама, не плачь, пожалуйста.

– Не говори так.

– Извини.

– Мы тебя вытащим оттуда.

– Ма?

– Что?

– Ты выйдешь оттуда.

– Вы хотите, чтобы я там осталась.

– О господи.

– Вы только посмотрите на себя. Вылитые Труляля и Траляля[35].

– Чего?

– У вас просто планы на сегодняшний вечер.

– Господи.

– Это же новогодняя ночь. И у вас свои планы!

– Ладно, лежи, истекай кровью. Пока не умрешь.

– Мам, ну пожалуйста.

– Лежи, и пусть себе кровь течет. Только у нас полотенец не хватит. Надо сходить в магазин за новыми.

– Ма?

– И диван испортишь.

– Где Тоф? – спрашивает она.

– Внизу.

– Что он там делает?

– Играет.

– Что он будет делать?

– Он поедет с нами.

В дальнем конце подъездной дорожки отец стоял на коленях. Бет смотрела на него через серое зимнее окно, и на какой-то миг, буквально на секунду, эта картинка ей даже понравилась. А потом она поняла. Он падал. На кухне, в ванной. Она помчалась к двери, рванула ее на себя и побежала к отцу.

Я разгребаю заднее сиденье универсала, стелю одеяло, кладу подушку к боковой двери и запираю ее. Затем возвращаюсь в дом.

– Ну, и как я окажусь в машине? – спрашивает она.

– Я тебя отнесу, – говорю я.

– Ты?

– Ага.

– Ха-ха!

Мы берем ее куртку. И еще одно одеяло. Берем кювету. Пакет для вливаний. Запасной халат. Тапочки. Перекус для Тофа. Бет относит все это в машину.

Я открываю дверь в подвал.

– Тоф, едем.

– Куда?

– В больницу.

– Зачем?

– На осмотр.

– Сейчас?

– Да.

– А мне обязательно ехать?

– Да.

– Лучше я останусь с Бет.

– Бет едет с нами.

– Тогда останусь один.

– Нельзя.

– Почему?

– Потому что нельзя.

– Но почему?

– Все, Тоф, довольно, иди сюда.

– Ладно.

Не уверен, что мне удастся ее поднять. Не знаю, сколько она весит. Может, сто фунтов, а может, сто пятьдесят. Я открываю дверь в гараж и возвращаюсь. Отодвигаю стол от дивана. Опускаюсь рядом с ней на колени. Завожу одну руку под колени, другую – под спину. Она пытается сесть.

– С колен тебе не встать.

– Ну да.

Я поднимаюсь с колен и нагибаюсь.

– Обхвати меня за шею, – говорю.

– Осторожнее, – говорит она.

Она обхватывает меня за шею. Рука у нее горячая.

Так, задействуем ноги. Я прижимаю полы халата к ее ногам под коленями. Не представляю себе, какой может быть кожа в этих местах. Боюсь того, что может обнаружиться под халатом, – синяки, пролежни, язвы. Там наверняка есть синяки, мягкие участки… там, где все сгнило. Я встаю на ноги, она тянется свободной рукой к той, что обнимает меня за шею, дотягивается, сплетает пальцы. Она легче, чем я думал. И не такая истощенная, как я боялся. Я обхожу кресло, стоящее рядом с диваном. Однажды я видел, как они, мать с отцом, вместе сидели на этом диване. Я иду по коридору в гараж. Белки у нее пожелтели.

– Смотри, чтобы я головой не ударилась.

– Не беспокойся.

– Смотри.

– Не беспокойся.

Мы переступаем через порог первой двери. Под ногами скрипят прогнившие половицы.

– Ой!

– Извини.

– Ой-ой-ой-ой.

– Извини, извини, извини. Ты цела?

– М-м-м-м.

– Извини.