– Я в Москву не развлекаться еду, – подмечаю осторожно.

– Кредиты и займы не бери, – продолжает выдавать наставления. – Это в рекламе красиво стелят, а потом люди в долгах остаются. Всего лишаются и в петлю лезут.

– Ну какие кредиты, дед…

– Будь осторожна и ни при каких обстоятельствах не теряй голову, поняла?

– Ты о чём? – смысл сказанного не совсем до меня доходит.

– Ухажёров-сказочников, которые нарисуются на горизонте, отшивай на хрен. Им всем от тебя нужно только одно. Поматросить и бросить. Всегда помни об этом. Береги честь. Не повторяй судьбу своей нерадивой матери.

– Блин, дед Мухомор, по-моему, пошёл жёсткий перебор, – возмущается Сенька.

– Цыть, зелень! – шикает на неё и снова поворачивается ко мне. – Если спирохема объявится и начнет лить в уши, скажешь, разберусь.

– Не объявится.

– Не вздумай его даже слушать.

– Вы про кого? – в глазах Сеньки горит вопрос.

– Недоносок этот лохматый опять клинья подбивает, – отвечает ей дед.

– Авдеев? Да ладно! Ты не рассказывала! – подмечает обиженно.

– Это после выпускного началось.

– А как же его подстилка?

Выразительно на неё смотрю.

– Оль, Мухомор всё знает про измену. Он же по деревне не в берушах эти полгода передвигался. Так что там у них с Кэт?

– Ничего. Катя теперь с Галкиным.

– Ни черта себе! С сыном нового директора завода?

– Бери выше.

– С самим директором? – её удивлению нет предела. – Фига се! Так у него же семья, дети.

– Как будто её это волнует...

– Позор Галкину! А Авдееву так и надо. Капец, неужели ему хватило наглости прийти к тебе?

– Да. Явился с конфетами и гвоздиками. Сказал, что ошибся. Умолял, чтобы простила.

– Ага, щаз! Бог простит. И чем кончилось?

– Да чем… Дед пришёл и за ружьё схватился.

– Вот это я понимаю, Степаныч! Наш человек! – подскочив к нам, смачно его целует.

– Фу, Сеня! – дед морщится и активно трёт щёку ладонью.

– Обожаю вас, Мухоморыч! Буду следить за вашей внучкой, как за сокровищем. Клятву даю!

– Олён, авантюрам этой взбалмышной чучундры не поддавайся, но друг друга не бросайте.

– Никогда.

– Телефон всегда держи при себе. Буду звонить вечером, отвечай. Перед тем как лечь в койку, я должен знать, что у тебя всё нормально.

– Договорились.

– На вот, – достаёт из кармана штанов мятый белый конверт.

– Это что? – растерянно на него гляжу, попутно вытирая слёзы.

– На первое время тебе, – отзывается он хмуро. – Купи что нужно. Обувь, новую куртку на осень, юбку. Да подлиннее, – наказывает строго.

Сеня смеётся.

– А ты?

Сам без денег останется?

– Чего я? Мне юбка не нужна. Бери, – суёт конверт в руки. – Не посей по тупости.

– Откуда у тебя деньги?

– От пенсионного фонда. Скопил немного.

– Деда… – крепко обнимаю его и зажмуриваюсь, готовая разрыдаться.

А может, ну её эту Москву? Крутой университет и всё остальное.

Как его одного оставлять здесь? А если заболеет? А что кушать будет?

– Ну всё, не слюнявь меня, – отодвигает от себя. Лицо традиционно-угрюмое, однако в глазах светится волнение и беспокойство. Переживает за меня очень.

– Персика не перекармливай. Ему много есть нельзя.

– Знаю.

– Нам пора, Оль.

– В холодильнике борщ и гречка по-купечески. В белой кастрюле с ромашками – компот. На стиралке памятка с чертежом. Как включить, какой режим для чего, все кнопки расписала. Не вздумай руками стирать. Если что, звони, объясню, что делать.

– Чи не тупой, разберусь.

– Таблетки все в аптечке. Их я тоже подписала. Не перепутаешь.

– Оль, время, – Сенька стучит по циферблату своих часов.

– С Петровичем на рыбалке не пей. А то знаю я вас!

– Иди уже.

– Пожалуйста, дед. Вода – это опасно.