– Муррр, – целую усатую моську. Чешу Персика за ушком и поднимаю взгляд на окно.

Ох, если бы тогда я знала, что это будет за вечер, то ни за что бы не согласилась на этот званый ужин…

17. Глава 16

– Ну дед, я же просила надеть новую рубашку, – вздыхаю, глядя на ту, которую он выбрал.

– Та меня душит.

– Что за глупости? Сочиняешь ведь.

– Где я сочиняю? – возмущённо хмурится. –Там верхняя пуговица прямо в глотку мне давит. Хочешь, чтобы дед скончался от афиксии?

Закатываю глаза. Вот ведь сказочник…

– Так и скажи, что не хочешь носить её потому, что мать дарила.

– Да. Не хочу! Не сдались мне эти чёртовы подачки! – взрывается он тут же. – Не нужно мне ничего! Ни от неё, ни от хренова Гитлера еёшнего.

– Я так и поняла… – вздыхаю снова.

– И вообще, Олён, чего эт я должен выряжаться ради этих снобов?

– Это ведь ужин, – говорю я тихонько.

– Ну ужин. И дальше чего? Чай не к министру в гости едем на официальный приём, – отмахивается он. – И не к Зайцеву на «Модный приговор».

Смеюсь. Терпеть не может эту передачу.

– Спасибо, кстати, что всё-таки согласился поехать со мной.

– Не вынес твоего нытья. Да и нечего шастать одной где попало, – смотрит на меня строго.

Паутинки морщинок в уголках глаз. Глубокие заломы на лбу. Совсем седая борода и усы. Усталый взгляд.

«Как же постарел…» – думается вдруг.

– Чего так уставилась? Что ещё за выражение лица? Как в том фильме. «Птичку жалко».

– Просто люблю тебя, дед, – изо всех сил стараюсь не расплакаться, но изображение предательски плывёт.

– Коза сентиментальная, давай доставай мои шахматы, сыграем. Ехать долго, а заняться нечем. И поспать не поспишь, жёсткие сидушки, – возмущается он, ёрзая.

*********

Два с половиной часа спустя электричка подъезжает к нужной станции. Окраина Москвы, но раз Богдан скинул именно этот ориентир, значит отсюда действительно добираться до его дома ближе.

Взглянув на своё отражение, убираю зеркальце в карман.

– Идём. Нам здесь нужно выйти, – наклоняюсь к дедушке, чтобы сообщить. Потому что в этот момент в наш вагон заходит музыкант с гитарой. – Можно дать ему пятьдесят рублей?

– Дай. Недурно скулит и брынькает.

Бросаю денежку в небольшую баночку, висящую на шее парня, и тот, продолжая петь, благодарно нам улыбается.

– Терпеть не могу электрички, – ворчит дед уже на улице. – Зад отсидел.

– Идём. Где-то там остановка общественного транспорта. Нам нужна маршрутка номер сто пятнадцать.

– И долго на ней пилить?

– ОЛЬКА!

Притормаживаю.

– МИРОНОВА, ДЕД МУХОМОР, мы здесь! – вопит Сенька на всю округу и уже через несколько секунд бросается мне на шею, чуть не сбив при этом с ног. – Привет-привет, братан мой! – крепко обнимает, намертво стискивая кости, и я также крепко обнимаю её в ответ.

Соскучилась очень. Не передать насколько сильно.

– Ты чего тут делаешь? – осторожно отодвигаюсь.

– Ну а как? Тебя встречаю, – чмокает в щёчку сперва меня, а потом и деда.

– Фу ты, Сенька, не слюнявь, – морщится тот.

Обманул. Богдан меня обманул. Обещал, что не будет ждать нас на вокзале, но сделал по-своему.

– Привет, Оль, – здоровается со мной, когда подходит ближе. — Привет, Корней Степаныч. Ты без ружья, надеюсь? – улыбается и протягивает ладонь.

– Если будет надобно я с вами, мажорами, и без ружья справлюсь, – отвечает дед, и руку Богдану, слава богу, пожимает.

– Машина недалеко, – кивает парень, указывая в сторону обратного направления.

– А маршрутка номер сто пятнадцать? – вопросительно вскидываю бровь, встречаясь с ним глазами.

– Я тебя надурил. Отсюда такая не ходит, – заявляет он беззаботно.