– Оль, мне не нравятся эти парни, – делится Алеся своими переживаниями.

Сразу понимаю, о ком речь.

– Аналогично, – набираю чайник и ставлю его на огонь.

– Видок у них такой, будто только что освободились из мест лишения свободы.

– Если не ошибаюсь, тот, со шрамом на щеке, в прошлом году вышел из колонии.

– Кошмар! – Алеся округляет глаза. – Неудивительно, что Лариса Петровна боится за ребят.

– Часто видишь их с ними?

– Теперь да, – кивает она. – Какие-то дела у них совместные.

Дела.

Ничего хорошего, зуб даю!

– Авдеевы сегодня днём так скандалили! Мы ж со вчерашнего вечера тут. Утром дядь Семён пришёл, поддатый, – рассказывает она, ловко орудуя полотенцем. – Типа сына поздравить, а заодно и вещи свои забрать.

Что ж. Теперь понятно, почему мама Никиты была в таком состоянии.

– Сперва Лар Петровна ругалась с мужем, а потом Никита начал орать, за отца заступаться. Мол мать сама виновата, что он ушёл.

– И чем закончилось? – приступаю к мытью вилок.

– Тёть Лариса выкинула вещи дяди Сёмы во двор. Ревела тут весь день, пока готовила. Жалко её, – сочувствующе вздыхает девушка. – Никите не мешало бы поддержать мать, а он… Может, поговоришь с ним?

– Попробую.

– Вы давно с Авдеевым вместе? – интересуется она вдруг.

– Полтора года встречаемся.

– Мм… Достаточно долго.

– Почему ты спросила? – открываю коробку с сервизом.

– Просто, – пожимает плечом. – Никите с тобой очень повезло. Даже, наверное, незаслуженно повезло, – бормочет она себе под нос.

На плите кипит чайник. Выключаю, беру прихватку и собираюсь отнести его в комнату, однако в эту же секунду в пространство кухни врывается запыхавшаяся и растрёпанная Семакина.

– Оль, там такооое! – пучеглазится она. – Иди скорей погляди, что с твоим именинником делают! – цепляет меня за локоть.

– Тише ты, кипяток! – едва успеваю вернуть чайник на место.

– Это всё Кэт, хренова-затейница. Что ни конкурс, то пошлятина! – тараторит она, когда заходим в комнату.

В зале галдёж. Из колонок льётся популярная песня с непристойным текстом. Никита стоит в центре гостиной. Вокруг него девчонки. Хихикают, щебечут и верещат. По очереди к нему подходят. Целуют в разные места, оставляя отпечатки красной губной помады.

– Повторяться нельзя, – поясняет правила игры Семакина.

– Понятно.

– А так слабо? – Кэт задирает его рубашку и опускается вниз, очевидно, намереваясь поцеловать Никиту в живот.

– Я, пожалуй, пойду, – отдаю Семакиной полотенце и направляюсь к выходу. Итак излишне задержалась.

– Оль… – именинник нагоняет меня в коридоре, у лестницы. – Ты куда?

– Домой.

– Не-не-не, подожди.

– Мне пора, – хочу уйти, но он останавливает.

– Оль, ну ты чё? Обиделась, что ли? – цепляет своей ладонью мою.

– Никит, – смотрю на следы губной помады и тошно становится. Хоть и понимаю, что развлечение, но… – Я пойду, ладно?

– Не дури, Миронова! Я так тебя ждал! – обнимает, привлекая к себе. – Согласился на эту игру только ради того, чтобы ты поревновала.

– Поревновала? Глупее ничего не придумал? – пытаюсь освободиться.

– Можем поговорить? Наверху. Наедине. Пожалуйста, Оль. Дай мне пять минут, – просит, сильнее сжимая в объятиях. – Оль…

– Ладно, пять минут, – сдаюсь я нехотя.

Поднимаемся по лестнице и заходим в его комнату. Она самая первая по порядку.

– Может, отмоешь всё это? – даю понять, что мне неприятно видеть напоминание о том, что чужие губы касались его лица и тела.

– Ща…

Исчезает за дверьми, очевидно, направившись в сторону ванной. Я же подхожу к окну и, сложив руки перед собой, наблюдаю за тем, как пушистыми хлопьями падает снег, укрывая белым одеялом всё вокруг.