Набираю себе немножко воды, чтобы ступни были в тепле, и залезаю в ванную. Задёргиваю шторку, снимаю душевую лейку и затеваю свои водные процедуры. Песни в этот раз не пою, памятуя о том, что в доме нахожусь не одна. Просто наслаждаюсь горячей водичкой, стекающей по спине и плечам. Благодать!

Неприятность в том, что наслаждаюсь я ей недолго. Покончив с мытьём головы, намыливаю тело вкусно пахнущим гелем и вдруг случается это.

– Ссссс… – убираю от себя лейку, по той причине, что оттуда бежит ледяная вода. – Ну нет!

Похоже, колонка опять хулиганит. Потухла.

Ёпрст!

Поворачиваю кран со скрипом, убираю мокрые волосы назад и думаю, что бы предпринять. Пену-то смыть я не успела.

– Вот же ж засада!

Не могла она на пару минут позже притухнуть, что ли?

Намереваюсь выбраться из ванной, чтобы вытереться полотенцем и пойти включить вредный агрегат, но внезапно кто-то дёргает ручку, и дверь, к моему величайшему ужасу, поддаётся, впуская человека внутрь. Видимо, я в попыхах нормально не задвинула щеколду.

Ёлки-палки!

Произошедшее дальше – сплошная нелепица и полный кошмар…

В ванную комнату заходит Богдан.

Я, взвизгнув, хватаюсь за шторку и тяну её на себя чтобы прикрыться.

Движение выходит чересчур резким и порывистым. (Не рассчитала силу, изрядно испугавшись).

Штанга-распорка, держащая шторку, с грохотом летит вниз, и всё, что я успеваю сделать, это в последнюю секунду покрепче схватиться за спасительную клеёнку, дабы вовремя прикрыть свою наготу.

Занавес, друзья!

– Блин, Оль, сорян, – парень удивлённо на меня таращится. Аж проснулся сразу.

Хочется ругаться. Притом ругаться нецензурно. А я вот не умею, к сожалению. Дед говорил, что если услышит что-нибудь сквернословное, отведёт к кузнецу Петру и попросит того прижечь мне язык раскалённой кувалдой.

– Вода не шумела, – оправдывает своё вторжение Богдан, дабы заполнить неловкую паузу. – Дверь была открыта и… Ты извини, короче, – без стеснения меня разглядывает, едва сдерживая улыбку.

– Я закрывалась! – чувствую, как вспыхивают колючим смущением щёки, в тот момент, когда его взгляд медленно скользит по моей фигуре вниз и обратно вверх. Причём дважды.

Встречаемся глазами. В моих точно недовольство и растерянность. А в его… В его отражается нечто волнующее. Нечто такое, что крадёт моё дыхание и заставляет сердце стучать быстрей, разгоняя по венам и сосудам вскипевшую от стыда кровь.

– Насмотрелся? – возмущённо интересуюсь, прижимая к себе дурацкую шторку с изображением уточек.

– Нет, – произносит невозмутимо, изрядно поражая наглостью своего ответа.

– Ну знаешь! – обиженно поджимаю губы. – Хватит глазеть! – начинаю злиться, ведь в подобном виде меня лицезрел разве что мой кот Персик, беспрестанно следующий за мной хвостом повсюду. – Иди на кухню и включи колонку. Я вообще-то замёрзла, – дрожу всем телом, но стараюсь сохранить хотя бы твёрдость голоса.

– Ща, – Богдан кивает и, о Слава Всевышнему, наконец выходит за дверь.

Какой ужас, мамочки!

Вдыхаю раскалённый воздух лёгкими. Наклонившись, поднимаю палку со шторой.

Вот сто раз говорила деду, что нужна не распорная, а та, которая крепится к стене! Сам ведь жаловался, что однажды она дала ему по хребту! Так и не поменяли, всё потом, да потом…

Гррррррр!

Починив хилую, ненадёжную конструкцию, первым делом закрываюсь, толкнув щеколду до упора. Проверяю трижды. Хотя чего уж теперь! Поздно!

Поворачиваюсь к запотевшему от пара зеркалу. Вздохнув, протираю его тыльной стороной ладони и внимательно изучаю своё отражение.

Раскрасневшаяся, встревоженная Оля из зазеркалья смотрит на меня широко распахнутыми глазами. Глазами, в которых, между прочим, застыли ненавистные слёзы. Вот-вот побегут.