— Но у меня репетиция, милая моя, — удивленно басил заслуженный артист. — До часу дня. Андриевский ставит у нас Шекспира, так что никак не могу быть раньше, извините покорно. Но приеду к двум и отработаю в лучшем виде, не сомневайтесь.

Блядь! Вот просто блядь!

Теперь я прямо очень поняла, почему Катя не любила работать с театральными актерами. Особенно с такими, которые артисты с большой буквы и которые привыкли, что в театре под них все подстраиваются. Но здесь вам не тут: в кино съемочная группа ждать никого не будет. Время — деньги, в самом буквальном смысле этого слова.

Я еще минут пять ласково поуговаривала Вениамина Егоровича как-то решить этот вопрос, а не ставить нас перед фактом, но толку от этого не было. Он был убежден, что Шекспир — это важно, а наш сериальчик (который платит ему хорошие деньги, между прочим!) может и подождать. Что ж, на актерский я тоже не зря подавала документы — кое-какие навыки у меня имелись. Скопировав командный голос Кати и ее интонации злого прапора, я коротко и внятно обрисовала нашему заслуженному, что и как он нам должен по договору. А если не хочет выполнять эти условия, то наше соглашение расторгаем, предоплату забираем, а на его роль я найду другого актера вот прям сейчас — у меня тут очередь перед окнами уже выстроилась.

Вениамин Егорович, к счастью, капитулировал, я мысленно нарисовала на своем фюзеляже еще одну звездочку, ласково с ним попрощалась и оторвала наконец от ноющего уха телефон. Прикрыла уставшие глаза, откинулась на спинку стула и вдруг услышала сзади отчетливые аплодисменты. Обернулась — на пороге был Макс. Стоял в дверном проеме, занимая его почти целиком своими широкими плечами, и хлопал.

— Это было впечатляюще, поздравляю, — сказал он сдержанно, но его золотые глаза улыбались. — Катя может тобой гордиться.

— А ты? — хрипло спросила я.

— И я, — не стал отпираться Макс. А потом вдруг провокационно усмехнулся: — Интересно, а что бы ты сказала Славке, если бы этот Егорыч отказался? Славка ведь хочет снимать только его, фактура ему подходит сто процентов.

— Он бы не отказался, — уверенно сказала я, хотя сама пять минут назад умирала от страха, что именно это и произойдет. — У меня чуйка!

— У тебя здоровая молодая наглость, — поправил меня Макс с еле заметной улыбкой. — Но в твоей работе это скорее плюс. А где Катя?

— Э, — я растерялась, потому что не ожидала, что он так быстро свернет наш разговор. — Она на кастинг ушла. Вроде бы.

— Пусть наберёт меня, как придет, — бросил Макс уже совсем другим, продюсерско-начальственным тоном и ушел.

Я быстро вскочила, подбежала к зеркалу и едва не застонала от досады: ну, конечно, как его могло заинтересовать такое убожество, как сегодняшняя я. На голове гнездо, под глазами синяки, косметики ноль, губы обкусаны, а еще ухо все красное от телефона и торчит. Никогда не замечала, что у меня так ужасно торчат уши! И глаза маленькие. И ресницы короткие. Не то что у Карины — она своими ресницами при желании могла бы пол подметать.

Мой сеанс самоуничижения прервала залетевшая в кабинет Катя.

— Чего это ты к зеркалу прилипла? — фыркнув, поинтересовалась она.

— Страдаю от собственного несовершенства.

— Этим, пожалуйста, занимайся в свободное от работы время. А сейчас выведи мне списки всех, кто завтра будет на «Улицах», и отдай на проходную.

— Окей, — пробормотала я, приглаживая волосы руками и поворачиваясь более выгодным боком. — Ниче, ниче, вот завтра вечером я накрашусь, причешусь, красиво оденусь — тогда и посмотрим, кто кого.