— Говорю, что заказывать будешь? — повторил Кашнов, еле заметно ухмыляясь. Похоже, он заметил, как я уставилась на его руки.

— Лагман и колу, пожалуйста, — выбрала я то же, что и всегда, а потом, когда официантка ушла, быстро добавила: — Классные татухи! Я не очень люблю стиль олдскул, но на тебе — ой, то есть на вас! — он хорошо смотрится.

— Этим татуировкам, наверное, больше лет, чем тебе, — хмыкнул Кашнов. Может, он и хотел пошутить, но вышло у него как-то невесело. — Мне их делал знакомый из нашей студенческой компании, и я понятия не имею, какой это стиль. Сейчас бы точно такой ерундой не стал маяться. Не свожу их только потому, что возиться неохота.

— Не надо сводить! — с жаром возразила я. — Вам очень идет! Правда! Да и вообще тату — это очень круто, мне вот орнаментал ужасно нравится, я бы себе рукав забила или спину, но это дорого, хватило только вот — на ключицу.

Я так увлеклась, что без всякого стеснения стащила с себя свитер, оставшись в тонкой маечке, и гордо продемонстрировала Кашнову свою прошлогоднюю татуировку — шикарный орнамент из точек, зигзагов и колец.

Но вопреки ожиданиям, никаких восторгов я от него не дождалась. Наоборот, он чуть поморщился и отвел глаза, как будто ему было неприятно это видеть.

— Красиво, — неубедительно соврал он.

— Ой да ладно врать, — фыркнула я. — Не нравится, так и скажите.

— Рисунок на самом деле хороший, я просто не очень люблю татуировки на девушках, — признался Кашнов. — Прости, Лика, если обидел.

— Забавно, — я натянула свитер обратно и воинственно посмотрела на Кашнова. — А что вам еще не нравится? Когда девушки курят? Пьют? Ругаются матом? Носят брюки и получают образование?

— Лика, не перегибай, — поморщился он. — А ты разве куришь? От тебя не пахнет сигаретами.

Мне тут же вспомнился отвратительно пошлый анекдот, заканчивающийся фразой «Маша, ты куришь?», и я не удержалась и стала ржать. А потом еще и товарищу продюсеру этот анекдот рассказала, когда он, нахмурившись, спросил, что же такого смешного было в его словах.

Нет, я не ждала от него смеха, но хотя бы улыбнуться он мог! Вместо этого Кашнов выдал короткое «мда…» и замолчал. К счастью, в этот момент принесли еду, и неловкая пауза прервалась сама собой.

Кашнов ел быстро, но аккуратно — на него приятно было смотреть.

— Вкусно? — уточнила я.

— Да. На удивление неплохо. Мне вообще нравится узбекская кухня.

— Мне тоже, — я без особого энтузиазма прихлебывала лагман. В этот раз они его как-то пересолили, и было не очень вкусно. А может я просто не успела как следует проголодаться. — Как у вас лекция прошла? Вы так и не рассказали.

— Скучно, — кратко ответил Кашнов, а потом, увидев мои вопросительно приподнятые брови, пояснил: — Неинтересные вопросы, неинтересные люди, странное понимание профессии продюсера. Им почему-то кажется, что я сижу, ничего не делаю и гребу деньги лопатой. И тоже так хотят.

— А как на самом деле?

— На самом деле у меня постоянный аврал, — пожал он плечами. — Мы в огне, всё в огне, и денег постоянно не хватает. Я, наверное, какой-то неправильный продюсер, потому что правильные идут от денег к творчеству. А я наоборот.

— Это как?

— Ну вот смотри: есть продюсеры-бизнесмены. Они получают бюджет на проект, отпиливают оттуда жирный кусок, от тридцати до пятидесяти процентов в зависимости от своих аппетитов, а на остальное уже снимают. А мы с моей командой как дураки: все, что берем на проект, тратим, да еще и в перерасход постоянно уходим. Я просто в продюсеры из авторов пришел, да и сейчас иногда сам пишу, так что я придирчивый. Со мной, наверное, тяжело работать: я много требую от ребят, и мы в итоге переснимаем даже то, что можно было, в принципе, не переснимать — зрителям бы и так зашло. Но я не могу.