Надежда в его взгляде меркнет, стоит уловить в моих руках рюкзак.

— Ты же должен быть на соревнованиях, — обвинительно бросаю я.

Смотрю на знакомые черты лица, а перед глазами стоит Милана и Карина.

Злость закипает в груди за считанные секунды.

— Я не поехал, — признаётся и выглядит ещё более подавленным.

Чувствую лёгкий укол в груди. Он живёт своим увлечением, и ещё ни разу не отказывался ни от единого матча.

— Ясно, — безразлично пожимаю плечами. — Дай пройти, — указываю на дверь, оставаясь стоять на месте. Не хочу никоим образом приближаться к нему.

— Нам нужно поговорить, Кира, — даёт понять, что никуда не отойдёт от двери и, к тому же, закрывает её за собой.

— Оу, — театрально вздыхаю. — Думаю, тебе лучше будет поговорить с Миланой.

— Что? — поднимает озадаченный взгляд. — Это которая твоя одногруппница? Зачем мне с ней говорить?

— Как зачем, Кость? Не валяй дурака, тебе не идёт. Милана мне в красках рассказала, что теперь твоя девушка.

— Ты в своём уме, Кира? Чтобы я с ней? Нашла кого слушать. Её Саломонов позвал на днях потусить с нами на даче, а она придумала невесть что. Клеилась целый вечер.

Сердце встревоженно отзывается в груди, но я глушу его порывы. 

Нужно понять, что это окончательная точка между нами, несмотря на то, соврала мне Милана или нет. 

— Как жаль, что мне всё равно, — заявляю совершенно безэмоционально.

Понимаю, что Костя не даст уйти, поэтому сама протискиваюсь к выходу. 

— Ты делаешь мне больно! — выкрикиваю, когда он хватает меня за плечи, чтобы остановить.

— Прости, — его взгляд виновато-извиняющийся, а руки тут же перестают удерживать.

Конечно, ни капли физической боли он не причинил своим касанием. Только моральную. Максимально больно, ведь тело ещё понимает, как откликалось на его касания.

— Почему ты не сказала про ребёнка, Кира? — останавливает меня фразой, когда я уже успеваю выскочить за порог.

Мгновенно застываю на месте и оборачиваюсь к нему с неморгающим взглядом.

— Я был вчера у тебя дома и говорил с твоей мамой, — признаётся.

Теперь его поникшее состояние обретает смысл.

— Ты должна была сказать, — уверенно заявляет. — Это ведь и мой малыш.

От того, как резко теплеют его глаза после произнесённых слов, горло начинает стискивать оковами непролитых слёз.

— Не твой, — несмело и негромко говорю.

— В смысле? Неважно, что между нами произошло! Я никогда не откажусь быть отцом.

— Всё просто, Костя, — болезненно ухмыляюсь и чувствую, как к глазам подступают непролитые слёзы. — Не ты отец.

Сбегаю по лестнице, пока собственные слова набатом повторяются в голове.

Двенадцатый этаж – самое то, чтобы пробежкой привести мысли в порядок.

Немного успокаиваюсь, когда понимаю, что Костя не бежит за мной, дабы догнать.

Слишком озадачила его произнесёнными словами? Причинила боль?

Значит, один – один.

В одну секунду слёзы застилают глаза, а я теряю счёт ступенькам, которые переступаю. 

Путаюсь и понимаю, что уже лечу куда-то вниз.

Бетон оставляет болючие отметины на теле. Приземляюсь, больно ударяясь копчиком. И реву.

Полностью даю волю слезам.

И в большей мере не потому, что так глупо упала с этой чёртовой лестницы, а от того, что не понимаю, в какой момент моя жизнь настолько сильно изменилась.

Всё ведь было так хорошо, а теперь я в полнейшем замешательстве и непонимании, что делать дальше.

— Кира? — раздаётся где-то совсем близко. — Господи, что с тобой?

Крепкие руки Матвея Мирославовича обхватывают и поднимают с холодной ступеньки.

Он обхватывает моё лицо, пытаясь заглянуть в глаза, но я не даю этого сделать – гипнотизирую взглядом пол.