Я от усталости и раздражения чуть было не добавила: «И слава Богу!». Чудом удержалась…

Пожалуй, это была первая хорошая новость. По словам Ирвина, этих дров должно было хватить на всю зиму, и еще немного осталось бы на следующую. Значит, ближайшее время мерзнуть мы не будем, а потом я что-нибудь обязательно придумаю.

Правда, увидев, что я раскладываю костер под котлом, в котором кипячу белье, мальчишка завозмущался:

-- Это что ж у тебя за блажь-то такая! Где это видано: улицу отапливать?! Воды-то, чай, и дома можно нагреть.

-- Если дома щелочь кипятить, вонять будет, да и сырость появится, – ответила ему я.

-- Ну так, чай, и мы не господа какие, потерпели бы! Ишь ты? Вонять ей будет! – он совершенно искренне возмущался бесполезной, как ему казалось, тратой дров.

Не слушая его бурчания, я закладывала в котел очередную партию тряпок. Вода после сливалась темно-коричневая, зато рубашки и сорочки становились почти белоснежными. Детской одежды, кстати, было не так и мало: в основном это были полотняные длинные и широкие балахончики, что-то типа ночных сорочек. Ползунков ни одних не нашлось. Как не нашлось ни теплых штанов, ни носков для Ирвина. Да и обувь у нас с ним была такая, что без слез не взглянешь: огромные тяжеленные кожаные... даже не знаю, как и назвать их: что-то вроде галош до щиколотки, набитых для тепла соломой.

В самом конце уже полностью убранного огорода стоял еще крошечный каменный домик, который Ирвин важно назвал мыльней. Эту самую мыльню не обихаживали и не ремонтировали, похоже, с момента постройки. Доски пола были изрядно подгнившие, двери закрывались настолько плохо, что в щель можно было просунуть палец. Сильно пахло пылью и чем-то кислым. Но внутри была сложена небольшая печурка, в которую сбоку был вмурован котел.

Котел изрядно заржавел и был покрыт плотным полотном паутины. Мне пришлось драить его песком с помощью тряпки. Здесь же на стене висели два больших деревянных ковша и деревянная же шайка такого размера, что в ней вполне можно было купать малышку. Вода, конечно, в котле будет со ржавчиной, но нам ее не пить. Дыру в полу я пока прикрыла найденными в сарайке старыми досками. Сама я не смогу пол отремонтировать, так что это заботы на будущее.

Мытье себя и детей я отложила на четвертый день. Просто потому, что не имело смысла накупаться, а потом напялить на себя грязную и вонючую одежду. Все тюфяки я прокипятила, высушила и потом под возмущенные вопли Ирвина, набила эти огромные мешки сеном, запасенным для козы Чернышки.

-- А ежли животине кормов в зиму не хватит? Чем тебе старая солома помешала? Это где ж такое видано, чтобы на сене спать?

-- Ирвин, хватит, – твердо сказала я. – Не хочешь спать на чистом, можешь хоть у козы в сарае ночевать.

-- Так Джейка все равно за ночь обоссыт все! – как неразумной, попытался втолковать мне мальчик.

-- Она будет спать в люльке, а там совсем маленький тюфяк. Позднее я подумаю, где можно купить соломы, чтобы можно было менять так часто, как нужно.

Вполне возможно, когда-то этот дом с участком был совсем неплохим хозяйством. В сарайке нашлись и всевозможные лопаты-тяпки, и пустые бочонки, в которых раньше явно что-то квасили, и многое другое, что еще вполне могло пригодиться. Пьянство и лень изрядно порушили былое благополучие этого дома.

Загон для козы был просто чудовищным: с дырой в крыше и с калиткой, которую приходилось подпирать камнем, так как на ней не было даже крючка. Зато вместе с козой жили еще четыре грязные голосистые курицы. Почти каждый день по утрам, когда Ирвин доил тощую, с выступающим хребтом животину, он приносил по два-три яйца. Так что хоть вкус козьего молока и был мне непривычен, но это было какое-никакое подспорье. Что уж говорить про яйца.