На топчане слабо захныкала девочка. Как ее там? Джейд! Точно! Она – Джейд. Завозившись в тряпках, малышка села, и Ирвин как бы между делом заявил:

-- Надобно привязать ее, а то же, не дай боже, кувырнется с топчана, – в его голосе была слышна искренняя озабоченность.

А я, с ужасом вспомнив потертости на крошечной детской ножке, строго ответила:

-- Никаких привязываний! Ты будешь помогать мне: все подсказывать и следить за Джейд.

Ирвин смотрел на меня с недоумением, но возражать не рискнул.

– Не стой столбом! Скажи, где набрать чистой воды?

6. Глава 5

Первые дня три-четыре я помнила, хотя и не слишком отчетливо. Остальные слились в мутный поток бесконечной работы. Я бесконечно чистила, мыла и стирала… стирала, мыла и чистила. Разгребала завалы старого тряпья и кучи хлама в кладовке. Перебрала сарай и выгребла оттуда множество достаточно полезных вещей.

Больше всего сил отнимала, конечно, стирка. Для воды в доме были две деревянных кадушки с веревочными ручками и огромная бочка, которую я ежедневно наполняла. Даже сами по себе кадушки не были слишком уж легкими, точно потяжелее пластмассового ведра. А с водой, которую нужно было принести…

Общий колодец располагался за забором. Недалеко, метрах в сорока от дома. Но к полудню таскать воду становилось тяжело, а к вечеру местные ведра оказывались неподъемными. Ручки-веревки резали руку, и уже к концу второго дня на ладонях образовались красные воспаленные полосы. Никаких пластиковых тазов не существовало: довольно большое деревянное корыто, найденное в сарайке, я ставила на две табуретки и терла руками все, что попадалось: от плошек и прочей посуды до детских рубашек. Но основную часть одежды я, слава богу, додумалась просто прокипятить.

Первым делом я вынесла максимальное количество хлама из кладовки, собрала воняющее мочой и потом тряпье со всех кроватей, вытащила на улицу тюфяки, вытрясла из них прелую солому и сожгла её. В родительской спальне решила ночевать сама, а маленькую кладовку отдать для ночлега Ирвину.

Для Джейд в сараюшке нашлась детская люлька, которую я отмыла, ошпарила кипятком и затащила в свою спальню. Бог весть почему ею не пользовались, а укладывали девочку на топчан с братом. Может быть, затем, чтобы не вставать к ней ночью самим? Впрочем, все это было уже неважно.

Во время дневного сна девочки, еще в первый день Ирвин показывал мне хозяйство. Я поразилась тому, насколько скромные запасы сделаны на зиму. В погребе, который находился за домом, стояло несколько корзин картошки, ящик с песком, где была зарыта морковь, три плотных вязанки лука, одна чеснока. И небольшой бочонок сала, засыпанного солью. Ни квашеной капусты, ни огурчиков-помидорчиков, ничего лишнего.

Ирвин к переменам в доме относился не слишком одобрительно. Не по-детски ворчал, когда я что-нибудь перетаскивала и выносила:

-- Вот оглашенная! Сто лет кроватя там стояла… куда ж ты ее волокаешь?!

-- Ты лучше за малышкой смотри, – огрызалась я, не имея сил еще и с ним спорить.

Хорошо было то, что рядом с сараем находился дровяник, битком набитый уже наколотыми поленьями. Поленница, кстати, уложена была плотно и аккуратно. Однако я все равно не представляла, на сколько времени хватит этого запаса. Не получится ли так, что посреди зимы мы останемся без отопления?

-- Когда ж ты уже вспомнишь-то всё? – очень недовольно пробурчал Ирвин. – Прошлый год папаша в карты крупно выиграл. Не помнишь разве? Городской какой-то сунулся в трактир, тама его и ощипали. А как денег у него не стало, так он груз дров на кон поставил. Не иначе, Осподь смилостивился над нами, убогими, – по-взрослому добавил мальчик. – Там, конечно, поперву-то больше было, но папаша, как денег совсем не было, трактирщику дрова таскал. Почитай, уже больше половины вытаскал. А тут его Осподь и прибрал.