Сердце замерло. Норна перестала умываться и заинтересованно распахнула глазищи, на солнце похожие на чистый, светящийся изнутри янтарь.

– И что же?

Пирс выдержал драматическую паузу – и ворчливо откликнулся:

– Если ты когда-нибудь ещё захочешь подцепить мужчину с сомнительной репутацией и дурной предысторией, то обращайся сразу ко мне. Решим вопрос к взаимному удовольствию и без всяких полицейских участков.

Тина прыснула прямо в трубку:

– Ну, спасибо! А потом мне придётся работу менять, потому что я в глаза тебе смотреть не смогу из-за неловкости.

– Неловкость? – удивился Пирс. – Нет, неловкость – это когда твоя бывшая жена ещё и твой стоматолог. До встречи, Тин-Тин.

Стоило положить трубку – и в доме стало тихо, слишком тихо. Кошки, кроме Норны и Королевы, перекочевали на кухню в ожидании кормёжки; солнечный свет потускнел, и окно задрожало от ветра.

«Джек Доу ушёл из морга».

В одиночестве, без голосов с телефонной линии, поверить в это было одновременно и проще, и сложнее, и страшнее в тысячу раз. Дом-с-репутацией казался теперь не крепостью на холме, неприступной и прочной, а лёгким фургончиком, который первый же ураган зашвырнул в страну ужасов.

– И никаких тебе серебряных башмаков, – пробормотала Тина и, механически скользя взглядом по интерьеру, остановилась на приоткрытой двери. – Зато есть белые кроссовки. И что-то мне подсказывает, что пробежка – не худшая идея.

Она должна была чувствовать себя обессиленной, растоптанной, уязвимой, но отчего-то ощущала только необъяснимую жажду деятельности. Эта жажда торопила её, пока Тина раскладывала корм по кошачьим мискам, делала разминку на лестнице и переодевалась для бега. После вчерашнего спринта с препятствиями теоретически должно было всё тело болеть, но о нём напоминали разве что синяки на голенях и царапины на ладонях от жёстких ивовых корней и ветвей, и даже подвёрнутая накануне лодыжка ныла где-то на периферии сознания, почти неощутимо.

Погода тем временем испортилась совершенно: ветер почти стих, а небо затянули серые облака, спускающиеся всё ниже. Воздуха поначалу не хватало отчаянно, особенно пока Тина не спустилась с холма. Сегодня аромат слоёных «улиток» с корицей из пекарни Кирков почти растворился во влажном, горьковатом запахе реки. Сыроватые камни моста гулко откликались на каждый шаг, как огромный барабан.

…Джек Доу умер там, на берегу. В этом Тина не сомневалась. Но почему-то и в том, что он вернулся, сомнений не возникало.

«А Джек Доу ли?..»

По спине, вдоль позвоночника, точно царапнули колючим колоском.

Конечно, у страха глаза велики – чего только не померещится, когда тебя пытаются убить на пустыре у неоконченной стройки. Но память упорно подкидывала подробности, которые никак не вписывались в привычную картину мира. Доу был слишком быстр, невероятно вынослив, чертовски хорошо ориентировался в темноте. И догонял он не по-человечески: не равномерно, а словно бы прыжками, рывками. И его дыхание…

Тина вспомнила хриплые полувсхлипы-полурыки и едва не сбилась с шага.

На стадионе мальчишки-футболисты что-то не поделили; двое сцепились в драке и покатились по траве, а тренер, седой спортивный мужчина, тщетно пытался их разнять, но только получал – то коленом по челюсти от одного, то непробиваемым лбом от другого.

«Река… река ужасна по-своему, но вчера она спасла меня».

На одну долгую-долгую секунду Тине искренне, от всего сердца захотелось получше узнать то, что вчера дало отпор Доу. Но потом она представила мертвенное прикосновение в душе и галлюцинации, и белый силуэт в глубине, и руку с тонкими, музыкальными пальцами, торчащую из воды…