Шагая по мощеной дорожке через старое кладбище, Эдди и Кэт миновали высокое тисовое дерево, ветки которого бились о стену. Ветер гнал впереди стайку сухих листьев.
– Обычно вокруг кладбища сажают тисы, чтобы отогнать злых духов, – сказал фотограф.
– Это из тиса делают крикетные биты?
– Да нет же, из ивы. Господи, ну и тупые же вы, янки! Ты сколько лет тут живешь?
– Десять.
– И до сих пор не знаешь, из чего делают крикетные биты?
Кэт усмехнулась, но, когда они обошли церковь и увидели полицейского в форме, лицо ее помрачнело. Полицейский стоял перед белой лентой, которая огораживала кладбище позади него, крошечное, опрятное, с потемневшими по-осеннему березами по краям. Виднелись ворота, поперек которых тоже были протянуты белые ленты, одна из них отшпилилась и болталась, как хвост у воздушного змея.
Кэт уже успела познакомиться с некоторыми местными полицейскими, но этого она видела впервые. Молодой, с враждебным и скучающим взглядом. Она протянула ему свою пресс-карту; с легкой презрительной усмешкой он взглянул на фотоаппараты у Эдди на шее.
– Никакой прессы, – заявил он.
Порыв ветра слегка сдвинул его фуражку, и он натянул ее поглубже.
– А кто же допускается? – спросила Кэт.
Позади, ближе к концу кладбища, двое мужчин растягивали импровизированную зеленую ширму, вбивая колышки, как будто ставили палатку. Ширма дико хлопала на ветру, и им приходилось туго. Полицейский устремил взгляд поверх Кэт, словно ни ее, ни Эдди рядом не было.
– Ну так как, старик, – вступил в разговор Эдди, – кому разрешается присутствовать?
– Кому надо. – Полицейский, как часовой, молча продолжал смотреть вперед.
Кэт начала злиться.
– К кому здесь можно обратиться?
Полицейский покачал головой.
– Эксгумация будет происходить здесь?
Он снова ничего не ответил.
Эдди подмигнул Кэт и зашагал назад по дорожке. Она пошла за ним следом. Он остановился и кивнул в сторону современных домиков:
– Можно увидеть все отсюда.
– Я хочу разыскать викария, – сказала Кэт.
– Я тоже пойду и щелкну его. Священники всегда здорово смотрятся.
Викарий открыл дверь и выжидающе поглядел на них. Он оказался высоким мужчиной лет пятидесяти, с настороженным взглядом, зачесанными назад короткими волосами и, что удивительно, в модных очках с черепаховой оправой. Поверх облачения на нем была военного покроя куртка, на ногах – кожаные шлепанцы.
– Мистер Комфорт? – спросила Кэт.
– Да, – ответил викарий с явной неохотой.
– «Ивнинг ньюс». Не могли бы вы дать нам какую-нибудь информацию об эксгумации?
Лицо викария застыло, он напряженно держал дверь, борясь с ветром.
– Это процедура сугубо частного характера. – Он говорил твердо, уверенно. Уголки его губ слегка подергивались – не то он нервничал, не то злился. Взгляд его перешел на Эдди.
– Вы венчали моего двоюродного брата, Дика Биллингтона, – сказал тот. – Пару лет назад.
– Неужели? – Выражение лица викария несколько смягчилось. – Из Корнуолла? Женился на местной девушке, Дженни Волленс?
– Из Девона, – уточнил Эдди.
– Да, я его помню. – Однако ни по выражению лица преподобного Комфорта, ни по его тону невозможно было понять, какого же он мнения о Дике Биллингтоне или о Дженни Волленс.
– Мы не хотим вмешиваться в личные дела. У нашей газеты такая политика, – пояснила Кэт. – Мы надеялись получить у вас информацию общего характера.
Преподобный Комфорт заколебался.
– Было затребовано разрешение на эксгумацию, однако оно еще не получено, – сказал он.
– Но вы ожидаете, что разрешение будет дано? – Кэт вынула блокнот и начала стенографировать.